Оплачиваю билет, собираю документы по столу в одну папку, засовываю её в кейс, телефон тут же извещает о приехавшем такси. Спешно спускаюсь по ступенькам, перепрыгивая через одну, и только оказавшись на улице, останавливаюсь как вкопанный. Огни города, маленькие и большие, горящие разными цветами вывески и множество людей. Серая масса, движущаяся в положенном направлении, ни одной души, осмелившейся последовать против течения. Я мешаю группе парней, они едва не врезаются в меня, и подобно стаду баранов, вначале огибает один, и потом это делают все, даже когда я делаю шаг вперёд, чтобы проверить свою теорию.

Я был таким бараном, последовал примеру Энж. Не я её втянул в это, она уже давно повязла в наркотиках, компании и окружении, но, как и эти люди, первый шаг сделал один. Чувство одиночества, возросшее во мне, толкнуло меня на это, и я повёлся, так хотелось забыться и почувствовать чёртову власть. Сейчас она у меня есть и что дальше? Больной отец, больной ребёнок, и я снова один.

Я хотел бы стать как все люди, не слиться с массой, а жить как они. Как эти любовные парочки, которые держатся за руки. Или молодые родители, радующиеся над баловством ребёнка; паренёк, рассказывающий отцу о чем-то, и они оба смеются над шуткой. Я хочу жить. Даже если я недостоин этого, я хочу, чтобы мои родные жили. И для этого не понадобились ни деньги и ни сила…

Таксист сигналит, я усаживаюсь в машину и вглядываюсь в людей, высокий брюнет держит за руку длинноволосую блондинку, подносит её пальцы к губам и целует, это не могут быть они. Я знаю, что последний раз Даниель обосновалась в Лондоне, он поехал за ней. Свадьба, которую закатили родители девушки, ещё долго мелькала в заголовках. Рад ли я за них? Есть ли мне дело? Скорей всего нет, я не подходил ей, как и она мне. Вот мышка, помогающая сейчас моему сыну и отцу, она другая, и если бы у меня все-таки появилась возможность попробовать с ней, даже если это изменит мою жизнь, я бы попытался.

Мой телефон вибрирует.

«Ребёнок доставлен в больницу, твоего отца я отправляю во взрослое отделение. У него не язва, а сердечный приступ».

«Ничего не понимаю»

«В данный момент дежурный врач занимается интубацией Трентона. Я только что вышла из отделения, меня не пускают туда. Все это время он был на моих руках. Сейчас его, скорее всего, будут оперировать, и я останусь с ним в больнице! Отец пробудет здесь некоторое время».

«Ты нужна дома!»

Молчание затягивается, и я набираю её, пара гудков и она отвечает мне.

– Из больницы мы уедем вместе, – спокойно говорю я.

– Я останусь с ребёнком, как только ему станет лучше, вместе с ним приеду, – настойчиво отвечает она, звук скрипа дверцы на её шкафчике, я сразу вспоминаю её голую в душе.

– Мы вместе будем находиться с ним рядом весь день, но потом ты будешь возвращаться вместе со мной домой и отдыхать. Иначе, на какой хер ты мне нужна вымотанная и ничего не соображающая? Как ты поможешь ребёнку, если будешь отрубаться? Найди им лучшего врача, я все оплачу, – раздражённо говорю я

– Ты не можешь указывать мне, что делать, – цедит она через зубы.

– И я доверяю тебе, но ты обязана отдохнуть. Мне нужен человек, способный вытащить нас всех из этой пропасти, – тихо произношу я. – Помоги нам, Эмерсон.

Я рад, что многое прояснил для себя о ней, у нашего общего знакомого. Если она ещё упирается, я найду к ней ключ.

Роджер Хоффман вышел из реанимации и направляется прямиком ко мне. Я сижу на диване в ожидании, уже даже не знаю сколько времени. Мои сотрудники периодически подходили ко мне, чтобы узнать, по какой причине я в детском отделении во время отпуска. Хоук все ещё не приехал, и мне приходится переживать вдвойне, чтобы не пришлось принимать никаких решений в одиночку.

– Эмерсон, я сделал все, что от меня зависит, теперь очередь ребёнка начать бороться, – я встаю напротив заведующего и внимательно его слушаю. – Пришлось сделать трахеостому. Иначе он просто отказывается дышать без искусственного дыхательного отверстия. Я обеспечил респираторную функцию, вставил канюлю. Она ему необходима для беспрепятственного прохождения воздуха в трахеи.

– Там было инородное тело или что? – непонимающе спрашиваю его.

– Ничего подобного, я все проверил, нет опухоли, ничего такого, что мешает ему дышать, – Роджер устало трёт свою шею, – Я тебе уже говорил, что надеяться особо не на что, это того не стоит. Может произойти все что угодно.

– Не верю в подобное. Всему есть причина, – упрямо отвечаю ему.

– Здравствуйте, – Хоук появляется из-за угла, подходит к нам и протягивает руку. – Я должен расписаться? Чем могу помочь?

– Мы уже все сделали, ребёнок в данный момент приходит в себя после масочного наркоза и находится под наблюдением врачей. Я вас впущу ненадолго только для того, чтобы вы убедились, что его состояние стабильное.

Роджер не говорит о нюансах, чтобы лишний раз не пугать отца ребёнка. Тем более раз уже разговор состоялся, понятно и так на что он может надеяться. Я остаюсь стоять в коридоре, пока они направляются в палату рядом с реанимацией, так поступают только для того, чтобы вовремя среагировать. Образно держат руку на пульсе.

– Эмерсон, я хочу, чтобы ты тоже зашла, – неожиданно меня зовёт Хоук, – Если ты, конечно, хочешь.

Не думая ни минуты иду следом за ними. Мы заходим в комнату с приглушенным светом, Хоук тут же опускает жалюзи.

– Он не любит лунный свет, так же, как и я, – объясняет он.

Ручки ребёнка расставлены в стороны, толстая пластиковая трубка в его горле может напугать кого угодно. Отец малыша замирает, подходит ближе к кроватке и гладит его по голове. Я физически ощущаю его боль, с замиранием сердца наблюдаю за ласковыми движениями, неловким общением отца и ребёнка на глазах у людей.

– Он должен поспать, как и вы, – Роджер указывает на дверь, – Здесь будут находиться медсестры и врачи, никто его не оставит одного. Эмерсон, ты все поняла, что я сказал?

Я просто киваю, опускаю глаза в пол. Он меня в любом случае не убедил. Хоук выходит за двери вместе со мной, мы направляемся к выходу из больницы.

– Твой отец в соседнем здании, может, ты хочешь его навестить? Я могу попросить своих знакомых, – на улице очень темно, и предполагаю уже глубокая ночь, но адреналин в теле не даёт успокоиться.

– Поедем домой, надо поспать и подумать, – садимся в его машину, и я пристёгиваю ремень.

– Я могу поехать домой… – он заводит двигатель и выезжает на дорогу.

– Не можешь. – остаток пути мы ничего друг другу не говорим, мне и так понятно, что у него шок от произошедшего.

Если он сейчас не спрашивает, почему все эти трубки в его теле, скорее всего потому, что пытается прийти в себя. Движения его тела рваные и резкие, он несколько раз дёргает бардачок, прежде чем его открыть, вытаскивает вейп. Лёгкий дым с запахом мяты наполняет салон, Хоук приоткрывает окно со своей стороны и задумчиво смотрит на дорогу. Боюсь спрашивать, о чем он думает, можно было бы начать препираться по поводу поездки домой, но оно того не стоит. Хоук сильный мужчина, но даже ему нужна поддержка, зачастую молчаливая. Огни города, сколько раз я ездила этой дорогой к своей квартире, никогда не думая о том, кто остался в больнице. Ни один ребёнок не становился для меня центром вселенной, именно Трентон Карпентер забрал моё сердце и теперь остался там один рядом с чужими людьми. Хотя его мать должна быть рядом.