пражских команд – «Прага-Либень» и «Виктория-Жижков». И ещё какие-то матчи…

Савушкин тяжело вздохнул.

– Футбол. Они тут в футбол играют… – Помолчав, бросил: – Пошли. Нам пока не до футбола.

Впрочем, нельзя сказать, что Прага выглядела совсем уж мирным городом – капитан чувствовал напряжение, которое всё же царило в воздухе. Встречные пражане косились на Савушкина и его людей с явной антипатией, в глазах некоторых горожан капитан явственно прочёл глухую ненависть. Да-а-а, не любят немцев в Праге…

СТОП! Не может быть! Савушкин, внимательно всмотревшись ещё раз вперёд, дёрнул лейтенант за обшлаг мундира.

– Володя, ты видишь то же, что и я?

– Где, товарищ капитан?

– Над входом в комендатуру. Внимательно глянь, може, я уже ослеп…

Котёночкин всмотрелся, ахнул и, изумлённо глядя на командира – произнёс:

– Чешский флаг!

– Точно чешский? Не протектората? – Недоверчиво переспросил Савушкин.

– Нет. Точно не протектората. Там три полосы вдоль, белая, красная и синяя, а это прежний флаг Чехословакии, синий треугольник у флагштока и две полосы вдоль – красная и белая….

– А рядом?

– А рядом, как и должно быть – паук в белом кругу в центре чёрного креста на красном поле. Флаг Третьего рейха.

– Ты что-нибудь понимаешь?

Лейтенант пожал плечами.

– Наверное, немцы готовятся к концу своего рейха.

Савушкин покачал головой.

– Или что-то уже конкретно знают…. Ладно, зайдём в комендатуру, может, талоны на продукты сможем отоварить. Они у нас, слава Богу, безличные.

Но первая попытка разжиться продовольствием с треском провалилась – испуганно-настороженный часовой в дверях комендатуры начисто отмел все попытки разведчиков проникнуть внутрь. Не помогли ни документы, ни талоны, ни даже бумажка в пятьдесят марок – часовой при её виде лишь саркастически ухмыльнулся. Стоящий за спинами отцов-командиров и иронично наблюдающий за их попытками проникнуть внутрь старшина, убедившись, что все попытки Савушкина пробраться в комендатуру завершились крахом – деликатно подвинул капитана и, шепнув ему «Постоить в сторонке, товарищ капитан!» – взял за локоток часового и что-то ему протянул. Тот хмыкнул, взял предложенное старшиной, сунул это в карман и открыл турникет. Костенко, тут же проникнув на охраняемую территорию, призывно махнул Савушкину и Котёночкину и скрылся в глубине большого мрачного холла, с забитыми тяжёлыми фанерными листами огромными, во всю высоту этажа, стёклами.

Савушкин и его лейтенант живо шмыгнули вслед за старшиной. Отойдя от часового метров на пять, капитан спросил вполголоса:

– Олег, что ты ему дал?

– Пятьсот крон. – Просто ответил Костенко.

– Каких пятьсот крон? – Не понял Савушкин.

– Звычайных. Бумажку з якимсь хлопцем.

– А где ты её взял?

Костенко пожал плечами.

– У немок зменяв. На пятьдесят марок. Та у меня ще богато цей бумаги…

Савушкин почесал затылок.

– Да, моя ошибка. Надо было самому подумать об обмене…

Костенко покровительственно улыбнулся.

– А старшина зачем? Я подумав – мы в Чехии, чи як його, протекторате. Тут свои гроши. У нас богато марок нимецких – якие не согони-завтра отменят, бо Германия кончилась. Ну и решил зменять….

– И сколько у тебя крон?

Костенко тяжело вздохнул и нехотя ответил:

– Пьять тысяч ще е….

Савушкин кивнул.

– Хорошо. Если не получится отоварить талоны на продукты – купим еды за деньги.

Впрочем, талоны им все же удалось всучить какому-то до смерти уставшему интенданту – согласившемуся, после долгого торга, принять их из расчета один к двум, то есть за талон на десять банок гуляша – пять банок оного в натуральном виде. Савушкин сначала хотел было воспротивиться столь явному грабежу – но, посмотрев на лица своих спутников, вынужден был согласиться.

Когда они втроём, нагруженные мешками с консервами, вышли наружу – то Костенко укоризненно произнёс:

– А я доси думав, що цэ я – хохол…. У вас жидов в родне нема, товарищ капитан?

Савушкин улыбнулся.

– Вроде нет. – И уже серьезно: – Олег, ты деньги прибереги. Бес его знает, сколько нам здесь сидеть…

– Есть приберечь, товарищ капитан!

Вернулись они в квартиру Иржи уже в сумерках, когда на пражских улицах зажглись фонари, немало изумив этим разведчиков. Котёночкин, вздохнув, по этому поводу произнёс:

– Я последний раз городские фонари помню в Кыштыме, на формировке, в апреле сорок третьего. И то там десяток их всего было… А тут – смотри-ка, вся улица в огнях…Их что, не бомбят?

Иржи, услышав эти слова, вышел из кухни и промолвил:

– Бомбили. Двакрат. В унору и брезню… как то в руштине… Фебруар и март. Очень много згинуло люди. Америцки летадла[39]….

Котёночкин вздохнул.

– Два раза за всю войну – это всё равно что ни разу….

Иржи нахмурился.

– То Прага. Тут една бомба – десивы зничени… страшны разрухи.

Савушкин решил прекратить бессмысленную дискуссию. Что было – то было, а сейчас им надо отсюда исчезнуть – и он произнёс преувеличенно бодро:

– Отставить споры! Живо собираемся и спускаемся в подвал. Двигаемся тихо, никто не должен знать, что мы уходим под землю Всем всё ясно?

Сборы были недолгими – основное имущество группы хранилось в «хорьхе», так что с собой они захватили лишь вещмешки с нехитрым солдатским скарбом, остатки несъёденных консервов и оружие и патроны.

Осторожно, стараясь не греметь оружием и амуницией и переложив консервы в мешках газетами, которых у Иржи оказалось целая кипа – разведчики спустились к дверям в полуподвал, где, по словам их хозяина, ранее обитал дворник, в конце марта уехавший на Пасху к родным в Писек и сдавший ключи от своей каморке Иржи, как старшему по подъезду.

Подвал, к радости разведчиков, оказался не таким уж и подвалом – имелся хороший деревянный пол, кое-какая меблишка, и даже окошки – узенькие, подслеповатые, у самой земли, но всё же… К тому же из них отлично видна была мастерская сапожника, в котором был спрятан их «хорьх», и ворота на улицу. В общем, не отель «Беранек», но место для ночлега годное.

Закончив размещение, Савушкин поглядел на часы. Однако, время сеанса связи! Повернувшись к Чепраге, он спросил:

– Андрей, твоя шарманка здесь будет работать?

Радист почесал затылок.

– На приём – думаю, да, а вот на передачу…. Надо будет антенну вывести на улицу и закинуть хотя б на второй этаж. А лучше на третий.

Савушкин кивнул.

– Закинем. Утром. Сейчас нам всё равно передавать нечего…. Включай на приём.

Чепрага включил радио, настроил Москву. Разведчики, сгрудившись у стола, прослушали вечернюю сводку – после которой радист на пару с лейтенантом прошерстили эфир в поисках немецких радиостанций. К их немалому изумлению, активно вещало только Радио Праги; все остальные немецкие радиостанции молчали, как будто воды в рот набрали.