– Ты один из новичков, как я понимаю, – обратился он ко мне. – Наслышан о ваших бедах.

Парень с интересом разглядывал меня.

– Мы в свое время тоже так выглядели, – продолжал он. – Сразу по прибытии сюда. Так всегда бывает. Сначала тебя доведут до ручки, и ты уже думаешь, мол, все, конец, но тебя срочно перебрасывают в лагерь отдыха, где из тебя делают человека.

– Вид у тебя не такой уж и плохой, – решил я сделать ему комплимент. – Можно подумать, что ты просто угодил в какую-нибудь кормодробилку.

– Примерно так все и было, – согласился он. – Я работал машинистом на электростанции. Здесь неподалеку. И смазывал машину. Вот тогда меня и затянуло под приводной ремень. Просто чудо, что я не превратился в гуляш. Я пришел в себя уже в госпитале, лежал не в силах пошевелиться – запеленали меня с ног до головы.

Он без особого аппетита ковырял рис.

– Ты есть очень хочешь? – осведомился он. Видимо, ему уже успели приесться блюда больничной кухни.

– Очень! – не стал скрывать я.

И парень подвинул мне миску.

– Можешь и мою схавать. У меня аппетита никакого. Каждый день рис, надоел до чертиков.

Я с нескрываемым удивлением смотрел на него. Мне было трудно понять, что, оказывается, есть люди, которые не страдают от голода.

Парень по моей физиономии понял, что я думаю.

– У меня было то же самое, – признался он, – когда мы явились из-под Сталинграда. Я – из тех, кто побывал в «котле». Тогда мы полтора месяца вообще почти ничего не ели. Половина скончались еще в пути. Дизентерия подмела почти всех, кто уцелел в дороге. Потом этот лагерь в пустыне. Кто побывал под Сталинградом, их уже и не осталось почти. От силы пару тысяч человек. Всех их разбросали по близлежащим лагерям. Но кого направили сюда, тот на самом деле ожил. Прекрасный лагерь, доложу тебе. Во всей России ничего подобного нет. Отсюда многих отправляют домой. Пару транспортов уже отбыли. Просто они хотят здесь нас подкормить чуть-чуть, чтобы выглядели прилично. А то явимся домой, и никто не узнает. В мире об этом говорят и пишут очень много. Русским это не по нутру. Вот они и вынуждены изворачиваться.

Пока мой сосед рассуждал, я буквально вылизал и его миску, и свою. Вспомнилось предостережение Мекки, но об этом не хотелось думать. Как все-таки чудесно, неописуемо чудесно вдруг почувствовать себя сытым. Хорошо, что никто не предложил третью миску. Я бы, наверное, и ее умял, невзирая на все предостережения.

Мой сосед поднялся.

– Пойду в госпиталь, – бросил он. – Мне нужно еще повязку сменить. Заходи ко мне завтра. У меня махорки до черта. Покурим с тобой, поговорим, ты мне расскажешь, чем в жизни занимался. Я лежу в хирургии прямо у входа. Спросишь Хорста. Меня там все знают.

Уже на ходу он обернулся и позвал меня, будто желая удостовериться, что я на самом деле приду навестить его.

– У меня найдется для тебя и хлеба кусочек. Заберешь с собой.

Необычно обильный ужин сразу вогнал меня чуть ли не в сон – не было желания даже пальцем шевельнуть. И я с великим трудом миновал сад и сразу же, ни на кого не глядя и ни с кем не разговаривая, рухнул на кровать. Меня охватило чудесное чувство облегчения и расслабленности. Минуты не прошло, как я спал.

Четыре недели я провел в госпитальной пристройке, куда помещали больных малярией японцев. Раз в день в нашей палате с обходом появлялся врач-японец. Этого, по мнению главного врача Антоновой, было вполне достаточно. Ее мы не видели, что вполне отвечало моим пожеланиям. Единственный врач, который был в состоянии помочь мне, был повар. Он тоже был немцем, как и остальные, кто занимал всякого рода хозяйственные должности в лагере, что не на шутку раздражало японцев, в руках которых был лагерный «штаб». Повара звали Фердинанд, он был из судетских немцев. Поэтому здорово разбирался в богемской кухне. Даже с немногими имевшимися в распоряжении приправами он был способен на кулинарные чудеса. Мы с этим человеком были в тесных дружеских отношениях, причем с первого дня моего прибытия сюда, что оказалось весьма полезным для меня.

Во время обеда я усаживался рядом с другим моим приятелем – Хорстом. Едва завидев меня, он протягивал ладонь и просил рассказать, что «на ней написано». Дело в том, что русские заключенные, прибывшие вместе со мной, распустили в лагере слухи о том, что я могу гадать по руке. Мне подобные слухи были совершенно ни к чему. Видимо, во время наших разговоров я иногда вскользь говорил о главных принципах хиромантии, которые почерпнул из популярных брошюр. Поскольку все русские – люди суеверные, они, невзирая на все мои возражения, наседали на меня так, что мне, в конце концов, только и осталось выступать в роли гадалки. И что самое удивительное, случалось, что я попадал в точку. А уж после нескольких таких угадываний за мной укрепилась прочная репутация хироманта.

Невзирая на все мои просьбы не верить этой ерунде, Хорст был непреклонен. Хотя всячески старался убедить меня, что, в принципе, его мало волнует будущее. Но всегда ожидал от меня, что я не откажу ему хотя бы из дружбы. – Если ты хоть чуточку усовершенствуешь свои умения, у тебя все будет получаться как надо. От каждого своего клиента сможешь получать хлеб или щепотку махорки. Это же бизнес!

В конце концов Хорст меня уломал, и я поддался. Прочел ему несколько совершенно банальных заключений в выражениях, которыми пользуются гадалки, что пошло только на пользу моей репутации.

– Поедешь домой, – утверждал я. – Но не сейчас.

– А когда? – чуточку взволнованно решил уточнить Хорст.

– Это очень трудно сказать с определенностью, – изо всех сил стараясь изобразить глубокую убежденность, ответил я. – Нет, нет, пока я этого не могу точно сказать. Дело в том, что в этом месте линии твоей ладони как-то непонятно сливаются.

– Ну, хоть в этом году? – не отставал Хорст.

– Нет, точно не в этом году, – твердо заявил я. Иногда, знаете, не мешает поступать решительно. – И в будущем тоже, – добавил я, не без злорадства.

Хорст ошарашенно взглянул на меня. Такого он никак не ожидал. Он рассчитывал, самое позднее, на следующий год вернуться домой.

– Вот видишь, – чуть укоризненно добавил я. – Сейчас у тебя такой вид, будто тебя из ведра окатили ледяной водой. Но ты же хотел знать – теперь знаешь.

Хорст махнул рукой.

– Ерунда! Все равно это все чушь! Игра! Говорю тебе, всех нас еще в этом году отправят домой. Самое позднее к Рождеству. Русские нас еще здесь немного подержат, чтобы выглядели получше, домой приехали людьми. Всех, кто сюда попал, в конце концов отправили домой. К Рождеству поедем, я тебе говорю! И там, дома, я тебе напомню об этом сегодняшнем разговоре.

Я готов был двумя руками проголосовать за подобный исход, но решил перевести разговор на другую тему. Теперь Хорст знал свое будущее, я поклялся, приложив руку к сердцу, что больше мне сказать нечего. Но я еще не знал, какой он настырный.