– Уверен?

– Да, всё отлично.

– Я отвезу Пенелопу домой, не переживай.

– Клево.

Мы с Пенелопой вышли из машины, чтобы попрощаться наедине.

Она сощурилась на меня глазами-лазерами.

– Роджер сказал, что одолжил тебе денег, – сказала она.

– Да, я забыл кошелек.

Лазеры стали еще пронзительней.

– Арнольд?

– Да?

– Можно я спрошу у тебя что-то важное?

– Ну давай.

– Ты бедный?

Я больше не мог врать.

– Да, – ответил я. – Бедный.

Ну, думаю, сейчас она навсегда уйдет из моей жизни. Но она не ушла. Вместо этого она меня поцеловала. В щеку. Наверное, бедных парней не целуют в губы. Я хотел накричать на нее, назвать узколобой. Но вдруг понял, что она мне друг. Хороший друг. Она обо мне волновалась. Меня волновали только ее сиськи, а ее – моя жизнь. Это я был узколобым.

– Это Роджер догадался, что ты беден.

– Ну отлично, теперь он всем растрепет.

– Не растрепет. Ты ему нравишься. Роджер – хороший парень. Он мне как старший брат. Он и тебе может быть другом.

Мне понравилась идея. Друзья мне нужны больше, чем похотливые мечтания.

– Отец за тобой правда приедет? – спросила она.

– Да, – отвечаю.

– Ты правду говоришь?

– Нет.

– Как ты добираешься до дому? – спросила она.

– Чаще всего иду пешком, голосую. Кто-нибудь обычно меня подбирает. Всего несколько раз приходилось протопать весь путь.

Она заплакала.

ИЗ-ЗА МЕНЯ!

Кто знал, что слезы сочувствия могут быть настолько сексуальными?

– Боже, Арнольд, так нельзя, – сказала она. – Я тебе не позволю. Ты замерзнешь до смерти. Роджер отвезет тебя домой. Он будет очень рад тебя подбросить.

Я пытался ее остановить, но Пенелопа подбежала к машине Роджера и рассказала ему всё как есть.

И Роджер, человек с добрым сердцем и щедрым карманом и немножечко расист, в тот день отвез меня домой.

И еще много раз он довозил меня до дому.

Если немного приоткрываешь людям свою жизнь, они тебя могут чертовски удивить.

Сегодня в школе прямо накатило: так соскучился по Рауди! Так соскучился, что пошел в компьютерный класс, сфоткал на телефон свою улыбающуюся физиономию и отправил ему по имейлу.

Через несколько минут он прислал фотку своей голой задницы. Уж не знаю, где он ее делал.

Это меня рассмешило.

Но и огорчило.

Рауди умеет одновременно быть таким психованным, смешным и отвратительным. Риарданские ребята так беспокоятся о своих оценках, спортивных победах и БУДУЩЕМ, что иногда ведут себя как закрепощенные бизнесмены среднего возраста с мобильником, застрявшим в кишках.

Рауди был полной противоположностью всему закрепощенному. Он был именно такой пацан, который мог послать снимок своей голой задницы (и вообще чего угодно голого) всему миру.

– Привет, – сказал Горди. – Это чьи-то ягодицы?

Ягодицы! Серьезно, он сказал «ягодицы»?

– Горди, друг мой разлюбезный, – обратился к нему я. – Это точно НЕ ягодицы. Это вонючая задница. Можешь понюхать, пахнет даже через экран.

– Чья это пятая точка? – спросил он.

– Моего лучшего друга, Рауди. Ну, бывшего лучшего друга. Теперь он меня ненавидит.

– За что он тебя возненавидел?

– За то, что бросил резервацию, – говорю.

– Но ты же там всё еще живешь, разве нет? Только в школу здесь ходишь.

– Да, верно, но некоторые индейцы считают, что ты должен вести себя как белый, чтобы улучшить свою жизнь. Некоторые индейцы считают, что ты становишься белым, если пытаешься улучшить свою жизнь, если пытаешься стать успешным.

– Будь это правдой, разве не все белые были бы успешными?

Черт, ну и умен же этот пацан. Взять бы его в резервацию, пусть образумит Рауди. Конечно, Рауди, скорей всего, налупит Горди так, что у него мозги ссохнутся. А может, Рауди, Горди и я станем трио супергероев, будем сражаться за правду, справедливость и путь развития коренных американцев. Ладно, Горди, конечно, белый, но, может, начнет вести себя как индеец, коли достаточно долго с нами потусуется.

– В резервации меня называют яблоком, – сказал я.

– В смысле, считают тебя фруктом или что?

– Нет, нет. Меня называют яблоком, потому что считают снаружи краснокожим, а внутри белым.

– А-а, они считают тебя предателем?

– Ага.

– Что ж, жизнь – вечная борьба между желанием быть индивидуальностью и при этом остаться членом сообщества.

Можете поверить, что парень так говорит в обычной жизни? Будто он уже профессор колледжа, влюбленный в звучание своего голоса.

– Горди, – сказал я, – не пойму, о чем ты тут толкуешь.

– Ну, в ранний период развития человечества собираться в сообщества было единственным способом защиты против хищников и голода. Мы выжили, потому что доверяли друг другу.

– И что?

– И вот, в те времена странные, неординарные люди угрожали могуществу племени. Если ты был недостаточно хорош для того, чтобы готовить пищу, строить убежище или делать детей, тебя изгоняли.

– Но мы давно уже не столь примитивны.

– Ну нет, мы примитивны, еще как. Неординарные люди – до сих пор изгои.

– Ты имеешь в виду неординарных вроде меня? – говорю.

– И меня, – ответил Горди.

– Ладно. Значит, у нас будет племя из двух персон.

Меня внезапно неодолимо потянуло обнять Горди, а его так же неодолимо потянуло не допустить этого.

– Только без лишних сантиментов, – буркнул он.

Ага, даже неординарные люди боятся своих эмоций.