– У вас и такой нет, – окрысилась фьордина Нильте. – Кто теперь за вашего внука пойдет, после таких скандалов? Ни одна приличная семья не согласится, чтобы их дочь связала себя с таким семейством, как ваше! А Алисия – очень талантливая, все ее подруги это говорят. Просто работы ее слишком хороши для таких примитивных личностей, как ваша. Они опережают время лет на сто, не меньше! – Она снисходительно посмотрела на фьордину Берлисенсис и добавила: – Вы не разбираетесь в современной живописи. Оно и неудивительно, в вашем-то возрасте…

– Зато вы, несомненно, прекрасно разбираетесь, – елейным тоном пропела фьордина Берлисенсис. – Именно поэтому вы до сих пор не продали ни одной картины невестки. Вы намеренно заполняете ими собственный дом, делая вклад в будущее своих правнуков, которые все это продадут и непременно обогатятся. А пока вы имеете возможность любоваться столь чудным искусством единолично.

На этих словах фьордину Нильте заметно перекосило, и мне стало ужасно интересно, что же там за картины такие, от одного упоминания которых окружающим становится нехорошо.

– В каком жанре работы вашей невестки, фьордина Нильте? – спросила я.

– Как, вы еще не видели ее работ? – с деланым удивлением спросила она. – Реализм, самый настоящий реализм.

– Из жизни некромантов, – ввернула фьордина Берлисенсис с невозмутимым лицом.

– Каких еще некромантов? – округлила глаза фьордина Нильте. – Алисита всегда рисует с натуры, исключительно живых котиков.

– А по виду как свежезамученные, – заметила фьордина Берлисенсис.

Фьордина Нильте возмущенно засопела, так громко, как это могла бы сделать не воспитанная фьордина, а какая-нибудь дикая свинья, но неожиданно расцвела улыбочкой и почти пропела:

– В пожилом возрасте часто нарушается цветовосприятие, что уж тут поделать. У некоторых одним слабоумием все не ограничивается.

– Экая вы самокритичная, – заметила фьордина Берлисенсис.

Не знаю, до чего бы они договорились на фоне взаимной любви, но за дверью раздался громкий голос отца, возмущенного тем, что его не пускают в собственный дом. Голос, отвечавший ему, был мне незнаком. Наверное, это был кто-то из тех, кого капитан Суарес вызвал на подмогу. Отцу все же удалось убедить его пропустить в гостиную, куда он и ворвался совершенно не в себе.

– Пилар, скажи, что это неправда!

Обычно аккуратный, отец был взъерошен и помят. На лице его вперемежку появлялось недоверие, негодование и надежда. Надежда на то, что все переданное ему по магофону оказалось неправдой.

– Тересу убили, – просто ответила мама, безо всяких экивоков, ничуть не стараясь щадить.

Отец грузно сел, нет, упал на стоящий рядом стул и тихо спросил:

– Как убили? Совсем убили?

– Да, наша девочка лежит в своей комнате совсем мертвая. – Мама с шумом втянула в себя воздух, подавившись рыданием. – Вот так вот. Приглашали гостей на свадьбу, а приедут на похороны.

Отец недоуменно обводил нас глазами, на мне задержался ненадолго, грустно улыбнулся:

– Ты все же приехала, Патти. Твоя мама говорила, что ты приедешь, но я не верил. Слишком я хорошо тебя знаю. Не думаю, что ты хотела примириться с Тересой.

– Теперь все это не важно, папа, – мягко ответила я. – Не важно.

Он подошел к маме и стал что-то тихо ей говорить. Она отвечала односложно или просто кивала. Оба они выглядели настолько усталыми и измученными, что казалось – смерть Тересы отобрала у них добрых лет десять. Из них будто вынули поддерживающий стержень, и сейчас они пытались найти опору друг в друге.

Допрос Арройо казался нескончаемым. В гостиную время от времени заглядывал кто-нибудь из подчиненных капитана Суареса, возможно, чтобы проверить, никто ли не сбежал, а возможно, удостовериться, что остальные пока живы и никто никого больше не убил. Время стремительно двигалось к вечеру, и я уже думала, что Бруно Берлисенсис вернется раньше, чем капитан Суарес наговорится с частным детективом. Скорее всего, никто из нас не будет более полезным для следствия, чем он, – ведь Арройо уже сколько-то дней целенаправленно наблюдал за Тересой и мог отметить чужой нездоровый интерес к ней. Допрос его мог бы длиться до завтрашнего дня, как мне казалось, но тут попросили пройти моих родителей. И сразу, как они ушли, вернулся Бруно.

– Ты так быстро, – чуть удивленно сказала фьордина Берлисенсис.

– Ясперс согласился почти сразу, – ответил Бруно. – Мне показалось, что он даже обрадовался возможности показать свои умения.

– Скорее, что не придется терять целый день на чужой свадьбе, – меланхолично заметила бабушка. – Что ж, если ему удастся вызвать дух Тересы, все это наконец закончится. Ты не забыл мои капли?

– Как ты могла обо мне такое подумать? – возмутился он и достал из кармана солидный сверток. – Только я не стал разбираться, какие от чего, захватил все. Так быстрее. А то пока почитаю, пока выберу – вечер наступит, не меньше.

– Спасибо, дорогой.

Фьордина Берлисенсис выбрала нужный флакончик, отмерила несколько капель из него в остывший чай и выпила, после чего плавно откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза.

– Может, тебе целителя вызвать? – обеспокоенно спросил внук.

– Нет, не надо, – ответила она. – Ничего такого страшного. Просто все эти потрясения уже не для моего возраста.

Фьордина Нильте выразительно хмыкнула, намекая все на то же, но промолчала. Ей уже давно надоело сидеть, и теперь она бесцельно бродила по гостиной, рассматривая каждый предмет, как если бы он был музейным экспонатом. К ней подошел Даниэль, и они уже вместе со знанием дела стали обсуждать единственную картину. Похоже, для фьордины общение с невесткой не прошло даром – она производила впечатление человека, хорошо разбиравшегося в живописи. Правда, насколько верными были ее суждения, я оценить не могла. Даниэль тоже по большей части либо молчал, либо поддакивал, так что беседу их скорее можно было назвать монологом или даже сольным выступлением фьордины Нильте.

– Ты как? – тихо спросил Андрес, пользуясь тем, что никто на нас не смотрит, и приобнимая меня за талию.

– Странно, – ответила я. – Как будто все это происходит не с моей семьей и не со мной. Я чувствую себя здесь чужой и лишней. Убили мою сестру, а я даже не переживаю. Это ужасно, да?

– Не тем она была человеком, из-за которого слезы льют, – заметил Андрес с тяжелым вздохом. – Сказал бы я другими словами, но она твоя сестра.

Он легко, почти незаметно, поцеловал меня в висок, и тут же со стороны Даниэля прилетел неприязненный взгляд. Похоже, картина перестала приносить моему бывшему жениху эстетическое наслаждение, но отходить он не торопился, что-то все равно продолжало держать его возле фьордины Нильте, вещавшей со снисходительностью главного фринштадского специалиста по живописи.

Возле дверей послышался шум, потом раздраженный голос возмущенно произнес: «Да этого требует даже простая вежливость», и в гостиную ворвался незнакомый мне фьорд, настолько элегантный, что вряд ли он работал в каком-нибудь отделе Сыска. За ним с совершенно несчастным видом тащился капитан Суарес.