Письмо для семейства Тинсли пришло из Шенектади, штат Нью-Йорк. Человек, приславший его, — методистский священник — писал, что один молодой человек, сильно пострадавший в автомобильной аварии, после которой остался немым и изуродованным, каким-то образом сумел объяснить, кто он и назвался Расмуссеном Тинсли, их сыном.

«Никто не думал, что он выживет, — писал священник, — это чудо Господнее, что он уцелел. Я уверен, что кондуктор поможет ему пересесть на другой поезд, в Чикаго. Стоимость лечения оплачена церковью. Он прибудет в Лэреми дневным поездом семнадцатого марта».

Дневной свет был похож по цвету на лимонный сок. Миссис Тинсли, с причудливо уложенными кудряшками, стояла на платформе и наблюдала за выходящими из поезда пассажирами. Отец был одет в чистую накрахмаленную рубашку. Появился их сын, опираясь на трость. Кондуктор вынес чемодан. Они знали, что это Рас, но не узнавали его. Он был чудовищем. Левая часть лица и головы были изуродованы. Голова была сплошь покрыта темно-красными рубцами. В горле зияла дыра, левый глаз вытек. Челюсть деформировалась. Множественные переломы левой ноги плохо срослись, он хромал и подволакивал ногу. Обе руки были искалечены, не хватало нескольких пальцев. Он не мог говорить, только издавал звуки, которые смог бы разобрать только дьявол.

Миссис Тинсли отвернулась. И тут же ощутила чувство вины.

Отец неуверенно шагнул вперед. Калека опустил голову. Миссис Тинсли уже забиралась обратно в «форд». Она дважды открыла и закрыла дверь, ловя пробивающийся солнечный свет. В полумиле от вокзала шел дождь, и влажные валуны вспыхивали на солнце как оловянные миски.

— Рас, — отец протянул руку и коснулся тонкой руки сына. Рас отпрянул.

— Ну, что ты, Рас. Поехали домой, мы тебя подлатаем. Мама зажарила курицу, — но, глядя на искалеченный рот, провалившийся от нехватки зубов, отец подумал, что, возможно. Рас не сможет ничего пережевывать.

Он мог. Он постоянно ел. Зубы на здоровой стороне челюсти перемалывали мясо и с аппетитом жевали пирожные. В приготовлении пищи миссис Тинсли нашла некое облегчение. После неудачи на вокзале Рас больше не пытался говорить, но однажды написал безграмотную записку и передал отцу:

Мине нада нимнога погулять

И Хорм решил немного покатать его в своем грузовичке. Шины были плохие, поэтому он никогда не ездил далеко. Хорм говорил всю дорогу. По полям прыгали кузнечики. Рас молчал. Он постепенно приходил в себя, силы возвращались к нему, плечи распрямились. Он мог даже подтягиваться на руках. Но что он думал о далеких городах и морских кораблях, он, прочно привязанный к дому? Да и уверенности в том, что он все понимает, не было. Понятно было одно — у парня что-то нарушено. Но когда отец собрался поворачивать домой, Рас подергал его за рукав, выражая протест.

Хорм не мог бросить дела, чтобы возить Раса кататься каждый день. Но каждый день парень писал одно и то же: мине нада нимнога пагулять. Была весна, стояла теплая погода, пел жаворонок. Расу еще не исполнилось и двадцати пяти.

— Ладно, сынок. Мне надо сделать сегодня кое-какую работу. Занят я, не могу кататься. — Он подумал, достаточно ли силен Рас, чтобы кататься верхом. Вспомнил про старого Баки, которому было теперь четырнадцать лет, но он все еще находился в прекрасной форме. Тинсли видел его на пастбище Кликаса месяц назад и подумал, что мальчик сможет ездить верхом. А езда по равнине пойдет ему только на пользу. Это пойдет на пользу им всем.

Чуть позже тем же утром он отправился к Кликасу.

— Ты уже знаешь, что Рас вернулся в марте, — заговорил Хорм. — Он в неплохой форме, и ему надо гулять. А я не могу проводить с ним все время, да еще и два раза в день катать его. Вот и подумал, не продашь ли ты мне обратно старого Баки. Мальчик, по крайней мере, сможет ездить сам. Я доверяю этой лошади.

Несколько минут спустя он привязал жеребца к бамперу и медленно поехал домой. Рас сидел на кухне и пил воду. Увидев жеребца, он поднялся.

— Ука, — с нажимом выговорил он.

— Правильно. Это Баки. Старый добрый Баки. — Хорм говорил с Расом так, будто тот был маленьким ребенком. Кто мог сказать, понимает ли он то, что ему говорят? Думал ли он о чем-то, когда сидел тихо и неподвижно? О деревьях и проезжающих мимо машинах, визге металла или еще о чем-нибудь? Или же мир его был тусклым? — Думаешь, ты сможешь на нем ездить?

Он смог. И это было милостью господней. Хорму приходилось седлать лошадь, но Рас забирался в седло сам и каждый день после завтрака ездил где-то часами. Его часто видели в прерии на фоне угрюмого неба. А миссис Тинсли с каждым днем все больше боялась, что однажды увидит лошадь без седока, оседланную, но с ослабленной уздечкой.

Через две недели после того, как лошадь вернулась, Рас пропадал где-то целый день, и вернулся грязный и уставший.

— Где ты был, сынок? — спросил Хорм, но Рас только шумно чавкал, жуя картошку и хитро посматривал на него здоровым глазом.

И Хорн понял, что что-то произошло.

На протяжении месяца Рас пропадал целыми днями и ночами, потом по два-три дня, один черт знает где. Неуловимый, он забирался в горы, скакал долгие мили по сухой и пыльной траве, спал в ивняке и сорняках — полудикий человек, не умеющий говорить и неизвестно о чем думающий.

До Тинсли начали доходить слухи. Рас появлялся у Хансонов. Дочери Хансона вешали белье, когда появился Рас на серой лошади, с опущенной на лицо шляпой, — он показал непристойность и ускакал.

Телефонный аппарат звякнул четыре раза, и, когда миссис Тинсли ответила, мужской голос посоветовал ей держать «этого гребаного идиота» дома. Но Рас отсутствовал уже шесть дней. А прежде чем он вернулся, к Тинсли наведался шериф на новом черном «шевроле» с нарисованной на нем белой звездочкой на боку и сказал, что Рас показал свои причиндалы жене фермера в Ти-Сайдинг, в сорока милях от дома.

— У него нет ничего такого, чего она бы не видела раньше, но ей не понравилось представление. И старик ее, конечно, тоже не пришел в восторг. Если вы не хотите, чтобы вашего парня где-нибудь закрыли или еще больше покалечили, держите его лучше дома. У него и так ужасное лицо.

Когда на следующий день Рас вернулся домой, изможденный и голодный, Хорм расседлал коня и унес седло наверх в спальню.

— Извини, Рас, но ты не можешь заниматься тем, чем занимаешься. Хватит.

На следующий день Рас и конь исчезли.

— Он уехал без седла, — проговорил Хорм.

Они не могли удержать его дома. Теперь маршрут Раса сократился, но он снова катался по окрестностям.

На кухне Дэнмайров, на стоящем в углу засаленном кожаном диване, напоминающем старое седло, лежал Айс Дэнмайр. Седые волосы разметались, рот во сне открылся. На деревянном столе, двенадцати футов в длину, обставленном скамейками, стоял поднос для теста, наполненный вилками и ложками. Металлическая раковина покосилась, из деревянного буфета доносился запах плесени. Посудный шкаф был без дверец, полки заставлены тяжелыми тарелками. Радио на стене никогда не выключалось, и из него всегда неслись вопящие голоса. За дверью висел причудливой формы телефон. На буфете стояла целая батарея бутылок, помеченных именами и инициалами членов семьи.