Всего на этой войне Рогачев убил шестерых. Ему понравилось забирать жизни. Он от этого будто становился сильнее. Он все больше ощущал себя не человеком, а зверем. Причем не обязательно хищником. Окапываясь под обстрелом, представлял себя кротом, а, ведя ночной бой, — летучей мышью, порхающей меж трассеров.

Рогачев лишний раз убедился, что все в своей жизни делает правильно. Война оказалась насквозь пропитана криминалом.

С обеих сторон воевали наемники и целые отряды мародеров, грабившие не только чужие села, но и свои. Много интересного рассказали военнослужащие российских частей, дислоцированных в Южной Осетии или в приграничных с ней грузинских районах. Саперы поведали Сереге, как за деньги по приказу начальства разминируют огороды, танкисты — как за деньги списывают технику на боевые потери, а начштаба Цхинвальского вертолетного полка — о том, как за очень большие деньги, занесенные грузинами кому-то в российском правительстве, их полк, мешающий захвату Южной Осетии, в ближайшее время будет выведен из Цхинвала и расформирован.

«Криминал снизу доверху. Всякий, кто не дурак, сегодня делает деньги, — решил Рогачев. — Люди, как и животные, разделились на хищников и травоядных. Почему же я должен быть парнокопытным лохом, соблюдающим законы, и слабаком, не умеющим убивать?»

Этот вопрос он не раз задавал самому себе. И даже не столько себе, сколько Лене Михайловой. На войне он мысленно продолжал разговаривать с ней. Укорял: «Не дождалась, не поняла, не простила». Обещал: «Назло тебе выживу здесь. Назло тебе стану крутым, богатым, счастливым».

Возвратившись из Южной Осетии, рогачевцы провели на улицах Волгограда против врагов Жоры Ереванского несколько образцово-показательных операций. В один день в разных концах города подняли на воздух сразу четыре машины, принадлежавшие отмороженной камышинской братве. В другой раз обстреляли из гранатометов загородный дом криминального авторитета Ушастого. Сам он в этот момент парился в баньке. Услышав взрывы снаружи, Ушастый выскочил из парной и бегал по двору возле горящего дома в чем мать родила. Михалыч даже успел его голого сфотографировать. Эта фотка потом по совету Дяди Жоры была отдана в редакцию газеты. Там ее опубликовали на первой полосе под рубрикой «Красный петух». Рубрика взбесила рецидивиста Ушастого гораздо больше, чем обстрел дома. В редакции не учли, что на зоне петухами зовут педерастов, и потом замучились с Ушастым судиться.

Дважды по Жориному указанию устраивались акции устрашения против алчных волгоградских ментов. Люди из управления по борьбе с оргпреступностью попытались обложить данью каких-то крупных торговцев — давних дружков Ереванского. Сначала рогачевцы установили за милиционерами слежку. Выяснилось, что те неправильно используют одну из конспиративных квартир — водят туда девочек. Жора отрядил в распоряжение Сереги толкового домушника. Проникнув в квартиру, они наставили там «жучков» и вернулись с важным известием — оказывается, в обычном двухкомнатном жилище на третьем этаже хрущевки менты оборудовали бассейн. Над бассейном — зеркальный потолок. Удар по милицейскому престижу был нанесен в тот момент, когда один из рубоповских начальников привел на квартиру двух агентесс. Едва они втроем погрузились в бассейн, как рогачевские ребята снаружи закинули в окно бутылку с горючей смесью. Квартира вспыхнула мгновенно, так как ее стены были обклеены легковоспламеняющейся звукоизоляционной плиткой. Голый рубоповец сиганул из окна. Девиц, задохнувшихся угарным газом, нашли на дне бассейна. Прибывшие на место происшествия пожарные обнаружили также табельный пистолет рубоповца и его не до конца обгоревшее служебное удостоверение. Приехала комиссия из Москвы и всех местных рубоповских начальников поснимала.

В другой раз тех же Жориных дружков начали напрягать милиционеры рангом пониже — парочка обнаглевших обэповцев из РОВД. Их отловили каждого по отдельности вечером после службы. Вывезли за город с завязанными глазами, выпороли, обрили наголо, а потом Нукзар Ломакидзе — правая рука Ереванского — самолично их заклеймил: выжег на милицейских ягодицах надпись «Я мусор». Нукзару нравилось заниматься такими делами. Рассказывали, что он — большой любитель садомазохизма. Что весь его член покрыт шрамами, поскольку сексуального удовлетворения Нукзар достигал лишь после того, как очередная партнерша сделает ему скальпелем надрез на пенисе. Ломакидзе был верным псом Ереванского. Поговаривали, что на одной из поволжских пересылок Жора спас его от какой-то беды. Нукзар часто повторял: «Я готов Жорины плевки слизывать с асфальта». Эта фраза всякий раз заставляла Рогачева внутренне содрогаться — Нукзар чем-то напоминал его самого. Ведь он тоже встретил Жору на зоне и тоже был ему обязан спасением.

Ереванский давал Серегиным людям кормиться от крышевания. Требовал лишь свой необременительный процент. Рогачев и оглянуться не успел, как стал широко известным в узких кругах криминальным авторитетом. Он снова шел от победы к победе. И уже соперничал славой с самим Ереванским. Вот только в последнее время стал уставать.

Первый приступ непонятной усталости у него случился в день их последней встречи с Леной Михайловой. Едва сел он в такси, на котором должен был ехать из Зеленограда в Москву, как его силы покинули. Ноги одеревенели. Навалилась прежде незнакомая тяжесть. Серега всю дорогу проспал. Выйдя из машины у Павелецкого вокзала и добравшись до первой скамейки, снова отрубился. Проснулся только за полчаса до отправления своего поезда.

С тех пор приступы усталости то и дело настигали его. Он мог быстро заснуть в самых неподходящих местах — в ресторане, в туалете, за карточным столом в казино. Спасался амфетамином. Наркотик хорошо помогал, вот только усталость иногда наступала стремительнее, чем Серега успевал проглотить таблетку. Да и всегда носить с собой наркоту при его роде занятий было опасно. Рогачев боялся однажды уснуть на скорости за рулем или на женщине во время секса.

Женщин в последние годы в его постели перебывало немало. Он и здесь шел от победы к победе. Но ни одна из партнерш не смогла его заставить выбросить из головы Лену Михайлову. В отместку за ту старую боль Рогачев мучил всех этих женщин. Не физически, а морально. Он первым бросал их в самый нежданный момент — на пике отношений. Серега кайфовал, причиняя партнершам, да и себе самому внезапную боль. То и дело ловил себя на мысли, что если так дальше пойдет, он станет похож на садомазохиста Нукзара. От этой странной болезни его вылечила Анна Бланк.

Их свел не кто-нибудь, а Жора Ереванский.

— Вот, познакомься. Журналистка, — не без гордости представил Анну вор в законе. — Уже несколько дней берет у меня интервью. Анонимное. Я думаю, ты тоже мог бы ей чего-нибудь рассказать.

Рогачев не видел в этом ни малейшего смысла, но сказал: «Не вопрос». Анна же странно вскинула на него глаза и потом несколько раз еще бросала на Серегу непонятные взгляды.

— Дядя Жора много о тебе рассказывал, — произнесла она, когда Ереванский куда-то вышел, и они остались вдвоем. — Ты правда казак?

Да, казак. А для тебя это имеет какое-то значение?