– Что за «его милость»? – поинтересовалась немного поостывшая Файервинд у тевтона.

Молодой человек пожал плечами. Как‑то не вязался в его представлении образ озорного брюнета со столь высокими титулами. Может, другой кто.

Да нет, не другой.

Тот самый парнишка‑говорун и оказался.

Примчался к Золотым Воротам на резвом породистом коньке, которому и сам Ланселат позавидовал бы. (Шут на коне?! Что за нравы в этой Куявии?!!) И с ходу бросился на шею сначала Гавейну, а за ним и Парсифалю.

Надо признать, что и рыцари были рады увидеть Вострена живым и здоровым. И не только потому, что он послужил им «охранной грамотой», проведя в столицу Куявии. Присутствие здесь мальчишки давало им надежду и на то, что они таки получат обещанную и столь необходимую им службу. («Работа» на Файервинд не в счет.) Да и вообще… Им было искренне жаль, если бы этот толковый парень сгинул тогда в диких лесах Артании…

Сейчас они ехали по Крещатику (так называлась главная улица Киева), осматриваясь по сторонам и с любопытством слушая непрекращающуюся болтовню своего проводника. Файервинд, само собой, осталась в таверне, решив расслабиться в термах и предварительно пригрозив Гавейну с Парсифалем всеми вероятными и невероятными казнями за малейшую попытку «выхода из‑под ее воли».

Направлялись к Княжьей Горе, на аудиенцию к князю Велимиру.

Им хотелось побольше разузнать о своем потенциальном работодателе. Каков он нравом и насколько щедр. Однако Вострец, едва речь заходила не о местных достопримечательностях, а о фигуре владыки, сразу же замыкался. Словно на его острый язычок кто заклятие какое‑то наложил.

– Сами увидите, – отвечал коротко и односложно.

Парсифаля все это немного напрягало. Что за тайны александрийского двора?

– А вон там князь‑батюшка заложить изволил новый храм, – соловьем щебетал Вострец. – Выписал мастеров аж из самого Византия!

– Храм? Какой храм? Какого бога?

Парень с осуждением покосился на Гавейна.

– У нас теперь один, Бог.

Ах да, верно. Как можно было забыть.

– Храм святой Софии, премудрости Господней! – торжественно произнес шут.

Отчего‑то в его патетике тевтон расслышал глумливые нотки. Или это ему показалось по причине собственного маловерия?

– А почему из Византия, а не откуда поближе? – удивился здоровяк. – Вот, говорят, в Лютеции неплохие зодчие. Да и в Сераписе тоже.

Брюнетик с уважением посмотрел на Гавейна. Оказывается, тот не только в оружии да сече разбирается.

Бритт приосанился. Еще бы ему не разбираться в храмовом строительстве. Как‑никак бывший рыцарь‑мечехвост. Довелось поучаствовать не в одном послушании, связанном со строительными работами.

– Да? – поразился Вострец. – Тогда вы с Кукишем… то есть его преосвященством Ифигениусом, наверняка общий язык найдете.

Кому, кому, а куявскому архиепископу паренек косточки перемыть не стеснялся.

– Он‑то и посоветовал государю нашему пригласить мастеров из греков. А княжна Светлана поддержала. Она вообще Фиге… преосвященному то бишь… в рот смотрит.

И снова Парсифаль услышал издевку. Только вот в чей адрес? Ужели пресветлой княжны?

– У него столько идей, у нашего владыки, – завздыхал юнец. – Вот намедни предложил батюшке переименовать стольный град в Константинополь!

– Это как? – выпучил зенки Гавейн.

– А вот так, – сплюнул шут в сердцах. – Князь наш во святом крещении принял имя Константина, то есть Постоянного. Ну и, значит, чтобы увековечить его премудрое правление, – мальчишеский голос стал пародийно другим, старческим, с дребезжанием, – необходимо Киев переназвать градом Константиновым, сиречь Константинополем.

– Елы‑палы! – расхохотался здоровяк. – Ну и прожектер же этот ваш поп!

– Не то слово. Но нам‑то каково?

– И что ваш князь? – заинтересовался блондин.

– Сперва было задумался, а и впрямь не переименовать ли? Хвала небесам, опомнился…

Юноша перекрестился. Нетвердо и неумело. Видно, что это еще не вошло в его привычку.

– А еще государя царем именует. Это от вашего «цезаря»… Но святая София не в пример прочим задумкам Ку… его преосвященства… должна стать подлинным украшением «матери городов русских!

– Какая еще „мать“? – ядовито осклабился Перси.

– А так отец Офигениус перевел греческое „метрополия“, столица то есть.

На круглом мальчишечьем лице замерцала ироническая ухмылочка.

– Чудны дела Твои, Господи! – поддержал его настроение тевтон.

Княжая Гора поразила рыцарей не меньше, чем Крещатик. Той же эклектикой, сочетавшей влияние западной и восточной культур.

Планировкой она напоминала афинский акрополь. Большой участок земли был огорожен высокой стеной из затесанных кольями толстых бревен. Правда, когда уже они въехали в огромные, обитые бронзой ворота, Парсифаль заметил, что с внутренней стороны частокола по всему периметру началось возведение каменных стен, которые, как можно было судить вприкидку, по мощности не будут уступать крепостным стенам любого из больших городов Европы.

В центре находился княжеский дворец – terem. С виду он походил на уже виденные хоромы знати, но был гораздо масштабнее. И не в два‑три, а в целых пять этажей. Притом же не из дерева, а из красного обожженного кирпича.

У приезжих зарябило в глазах от изобилия башен, башенок, портиков и балконов. Видно было, что здание планировалось и сооружалось не одним поколением архитекторов, потакавших запросам разных заказчиков.

– Да, – подтвердил Вострец, – строить терем начали еще при деде Велимира, князе Гостомысле. Он был большим любителем Востока. Потому и велел построить здесь подобие знаменитых Висячих садов Вавилона. Вон их остатки, над берегом Днепра‑Славутича, ну, Борис‑фена по‑вашему.

Рыцари глянули в ту сторону, куда показывал парень, и ахнули. Точно, копия садов, прославивших имя легендарной царицы Семирамиды. Но в каком запущенном состоянии!

– Гостомысл умер, когда сады еще не были разбиты до конца, а его сын, Радогаст, больше тяготевший к имперской роскоши, прекратил работы. Нужны были деньги для строительства Крещатика…

Он же, Велимиров родитель, заполнил местность вокруг терема мраморными беседками, фонтанами, бассейнами. Были здесь и алтари в честь богов земли Куявской. Но после начала борьбы нынешнего повелителя с идолопоклонством вся „мерзость языческая“ подверглась уничтожению.

Что еще бросилось в глаза профессиональным воинам, так это немереное количество вооруженной до зубов охраны. Она стояла везде: у порога дворца, на лестницах, по коридорам, у окон и дверей. Пока поднимались к княжим апартаментам, Гавейн насчитал что‑то около полусотни ратников, которые звались gridni.