– Как?! – прямо‑таки взвизгнул обреченный рыцарь.

– …Совершенному преступным Горро, слугой злокозненного Мерланиуса дабы втянуть слабого духом Гавейна в дела темные и нечестивые, – не обращая внимания на реакцию крепыша, продолжил канцлер, – то обвинение в убийстве с оного Гавейна снимается. Учитывая же просьбу о милосердии, капитулом ордена Мечехвостов представленную, и покражу оному Гавейну простившую, постановляем, что римский гражданин Гавейн отныне из розыскных списков исключен и может невозбранно жить в Империи, где ему угодно, за вычетом пяти священных городов и Александрии.

Что ж до соприятеля рекомого Гавейна, бывшего патриция Парсифаля, то оного также решено простить, ибо, как явствует из материалов следствия, дела его не из злобы проистекали, но от полной глупости.

Также оному Парсифалю…

– Святейший Потифар, – усмехнулся Эомай. – Можете не продолжать – этот несчастный, кажется, сомлел.

За этим последовал звук упавшего наземь тела – без пяти минут принц‑консорт Куявии действительно сомлел.

* * *

Из окна башни Орландина созерцала уходящий вдаль воинский строй.

Она все же сделала выбор. Пока останется в Киеве. Может, даже поживет тут со Старом – тому будет интересно в Куявии. Жаловался же, что в Империи ему мало света – пусть среди «варваров» поживет!

Но все равно, когда‑нибудь она приедет в Серапис – там живет матушка Сэйра, там все ее друзья, там любимая сестренка.

(«Это ж надо – я скоро тетей стану».)

Но пока она остается здесь.

Вот только бы Стир не испугался и приехал к ней.

И что‑то подсказывало ей, что он не испугается.