– Ох, – сурово проскрипел лесной князь. – Определенно, надо было раньше твоими Господами заняться! Да вишь, все не до того было…

Вздохнул этак тяжеленько.

– Первое – клятвы и магия вся твоя похерена: ты теперь под покровом Великой Матери. Да не простой, а самой древней, в ипостаси ее Харьятской. Той, что вы гиперборейской называете. И второе – открою тебе самую страшную тайну ти‑уд. Нет никакого эликсира бессмертия, никакой сомы! Есть Вода Жизни! Один‑единственный источник крохотный в самой глубине их пещер. Сорок капель в день он дает! Его самые первые боги оставили… Ну да про это потом как‑нибудь поговорим, при случае… Водой этой они вас и потчуют. И запомни – одного лишь раза достаточно, чтобы век продлить. А та бурда, которой они вас раз в десять или двадцать годков угощают – так это обманка, чтобы вас на цепи держать! Вы вот за чарку помоев, куда небось колдунишки эти еще и мочатся, род людской продавали, – грозно нахмурился леший, – а того в башку никому не приходило, что ежели эликсир так просто сварить, то чего ж они магов великих да воинов верных не наплодили да мир и не завоевали?

Потрясенная Файервинд молчала. Такая простая мысль ей и в самом деле в голову не приходила.

– Но как же… – начала нерешительно.

– Ну, насчет того, как твои товарки деток рожали, тоже скажу. Это ведь просто совсем – коли есть яд, то имеется и противоядие. Можно притормозить действие воды, хотя и беда может приключиться. А уж рецепты, какие вы все разгадать стремитесь – так это обманка особая. Ты рецепт найдешь, сваришь зелье‑то, да и копыта откинешь! А хозяева еще и скажут, что хотел, мол, человечишка нас предать. Рецепт украсть ума хватило, да магии толком не выучился, оттого и сдох! Так что не боись, девка, переживешь ты спокойно и муженька своего будущего, да и внуков, пожалуй. На свадебку‑то пригласишь? – тепло рассмеялся лесной князь.

А в следующее мгновение ему пришлось вновь приводить в чувство потерявшую сознание чародейку.

Киев

Мириады алмазов на темно‑синем, почти черном бархате….

Высокое, близко‑далекое звездное небо над головой….

Она смотрела на луну, на ее жемчужно‑яркое сияние, на облака, легкими тенями ложившиеся на звездный свет и подчас изменявшие привычные рисунки созвездий…

Файервинд наблюдала, как небо меняет свой цвет, теряет синюю глубину тьмы и приобретает пока еще серовато‑алые отблески будущего рассвета.

Наступал день, пережить который будет не просто и ей, и всему Киеву.

Самое время вспомнить прошлую жизнь с самого детства.

С детства.

Файервинд усмехнулась. Горько и невесело.

Не помнила своего детства, своих родителей…

Нет, не так…

Она запретила себе помнить о них… Просто знала, что были и родители, и детство. Но заказала себе вспоминать, хотя с ее властью над собственной памятью могла бы без труда вернуть видения прошлого.

Лишь иногда во сне приходили к ней картины – бревенчатые стены и разноцветные половики на чистом, пахнущем сосной полу… Самые светлые, самые теплые воспоминания эти она спрятала подальше от всех и от себя самой. Потому что боялась. Боялась, что если узнает все, то не сможет больше быть верной прислужницей, Младшей Дочерью Истинного Народа, расплачивающейся чужими жизнями за свою (и как вдобавок теперь выяснилось, напрасно).

Здесь, в покинутом киевском предместье, оставалось всего с сотню солдат.

Передовой дозор.

Скоро им предстоит убраться восвояси. Ибо сюда явится орда навьих.

Фай поморщилась, вспоминая последний сеанс связи с разведчиками Вареникса.

Какой‑то своей лешаковой магией, в которой она, как ни старалась, не разобралась, Вареникс сумел заставить птиц, сопровождающих метаморфусов, передавать увиденное в чашу с водой. (Это тебе не «волшебное» блюдце с яблочком, сработанное мастерами ти‑уд.)

И зрелище это было довольно неприятным, если не сказать покрепче.

Длинная узкая колонна, идущая прямо на Киев. Как стрела, выпущенная из лука. Лука, который на карте Куявии верхним концом лежал где‑то под Чернобылем, а нижним – в верховьях Буга. А сама стрела вылетела откуда‑то из болот левее Искоростеня.

Мысли ее оборвал явившийся дозорный.

– Из лесу прибыл какой‑то полоумный старик, говорит, что лекарь, – доложил он. – На него тама пауки здоровущие напали.

Файервинд встревожилась – тут неподалеку имелись руины какого‑то капища с могильником. Хотя воинственных скелетов на земле Куявской пока наблюдать не довелось, однако ж получить в добавок к метаморфусам еще неизвестно что….

Воины привели встрепанного старца в старой, хотя и чистой хламиде.

Назвавшись лекарем Званом, он сообщил, что собирал целебные грибы неподалеку в лесу, когда наткнулся ни много ни мало на шестерых здоровенных пауков, возглавляемых вообще громадной тварью, исписанной странными рисунками.

Через пять минут вместе с компанией союзников Киева – печенежских воинов – Файервинд сунулась в чащу.

И в самом деле, на опушке, среди разбросанных грибов и трав, вальяжно копошилось семь огромных пауков.

При виде незваных гостей они двинулись в их сторону, шевеля жвалами.

И если шестерка пауков размером с доброго теленка способна была нагнать ужас на любого смертного, то седьмой – с осла размером, угольно‑черный, волосатый, да еще покрытый какими‑то непонятными знаками – вообще мог показаться воплощением дьявола.

– Стреляйте, парни! – взмахнула рукой магичка.

Хороший лучник выпускает по стреле за каждые пять ударов сердца, а печенеги были стрелками отменными. Били они к тому же тяжелыми срезнями, вспарывающими мясо и наносящими страшные раны. Так что пауки не успели пробежать и половины расстояния, разделяющего их с ведьмой, как, перевернувшись на спину, задергали лапами в конвульсиях, а потом затихли.

Осторожно подойдя поближе, Файервинд поняла – зрение ее не обманывало.

Нервно передернула плечами. Ибо огромным пауком был не кто иной, как сам Рунный властелин К'кин'зир. Тварь, убитая ею тридцать лет назад в пещерах Абиссинского нагорья. Зачем уж потребовались ти‑уд высушенные железы этой легендарной твари – осколка незапамятных времен, чародейка так до сих пор и не знала.

Не то чтобы ее стали мучить угрызения совести из‑за древнего мыслящего многонога. Просто появление его тут могло означать лишь одно – метаморфы от прощупывания мозгов горожан и мужиков перешли к сложно организованным двуногим.

При мысли о том, что еще может вылиться на свет божий из ее мозгов, она вновь вздрогнула.