– Ты… уже тут? – спросила она, толкнув незапертую дверь и подспудно отметив некоторую нечеткость собственной артикуляции.

– Пришла все-таки… – его голос прозвучал расстроенно.

– Ты где?… Хотя… Давай погасим свет, – она щелкнула выключателем. – Так у меня совсем другое настроение.

– Кира, слушай… – начал он, но она двинулась на голос, обнаружила Ару на кровати и взгромоздилась к нему на колени.

– Уже слишком поздно для разговоров, – выдохнула она, погладила его по щеке и прижалась к губам.

Шершавый язык царапнул небо, в глаза ударил яркий свет, и словно эхом в висках загудело чугунное «Боммм! Боммм! Боммм!»

– Мам, дай попить… – пробормотала Кира, накрываясь подушкой. – Рассол есть?…

– Нет, красавица, только вода. С газом или без газа? – произнес низкий сытый голос.

Кира резко села, беспомощно озираясь по сторонам. Осознала, что голая, и натянула спасительное одеяло.

– Вот же… – и она филигранно выругалась.

Рядом с ней, лениво подперев голову рукой, возлежал Эрик Саакян и довольно улыбался.

– Где Ара? Где твоя борода? Что вчера было? – мрачно спросила она, обеими ладонями сдерживая свою несчастную черепушку от взрыва.

– Бороду я сбрил, – он провел пальцами по подбородку и улыбнулся еще шире. – А Ара вчера так и не пришел.

Кира аккуратно заглянула под одеяло: хвала высшим силам, хотя бы Саакяна прикрывали синие семейники.

– Вообще-то я сообразительная, – она перевела взгляд на Эрика и поджала ноги. – Но ты уж мне поясни. Какого лешего все это значит?!

– Голова болит, наверное? – спросил он безо всякого сочувствия.

– Раскалывается.

– Провалы в памяти?

– Я не собираюсь выяснять отношения, Эрик. Только факты.

– Для такой страстной кошечки – ничего не жалко, – он потянулся и откинулся на подушку, заложив руки за голову. – Вчера ты доказала, что выиграла спор. И я побрился. Хотел поступить как джентльмен и спасти тебя от… грехопадения.

– Сколько раз мне теперь прочитать «Отче наш», падре? Серьезно, Эрик, кто тебя просил?!

– У тебя был до жути несчастный вид. И я по наивности решил, что это из-за Арарата. Поэтому я пошел к нему и рассказал про спор.

– Ты… Что?!

– Рассказал, – подтвердил Эрик. – Он, конечно, расстроился немного. И не очень хотел с тобой после этого говорить… Мы решили, что в номере тебя дождусь я и порадую видом своего мужественного подбородка. Правда, я не знал, что ты настолько обрадуешься.

– Я понятия не имела, что это ты!

– Ну, знаешь, никто не просил тебя выключать свет. К тому же ты была просто в дрова.

– И ты… То есть мы… Все произошло?

– Я честно не собирался, – он медленно оглядел ее, и на какое-то мгновение ей показалось, что он видит сквозь одеяло. – Но ты была… Настойчива. Знаешь, я понятия не имел, что новая ты – такая горячая штучка.

– А почему не сказал, что ты – не Ара?!

– Я говорил. Но разве ты меня слушала? Затыкала мне рот и сулила необыкновенные ощущения. Без резинок. Сказала, что у тебя все под контролем. Я ведь тоже человек, в конце концов.

– Без резинок… – обреченно повторила она и потерла виски.

Значит, все же реализовала задуманное. Пусть и на автопилоте.

– И мы не предохранялись? – уточнила Кира. – И все было?

– Ну, не все, что я хотел бы попробовать… – Эрик игриво вскинул бровь. – Но да, основные базы пройдены.

– Вот и отлично, – она кивнула. – А теперь будь добр, отвернись, я пойду к себе.

Пожалуй, впервые в жизни она видела Саакяна таким обескураженным.

– Стой… И ты не будешь психовать?

– Не-а.

– А всякие истории с возможной беременностью?

– Все под контролем. Папой я тебя не сделаю, не бойся.

– То есть… – он сел, выпрямился и впился в нее неверящим взглядом.

– Спокуха, Эрик, – она хлопнула его по плечу. – Взрослые люди. Перепила, бывает. Ты тоже вроде не в обиде. Давай не будем устраивать сцену прощания. Ошиблись, разошлись, никаких обязательств. И не делай круглые глаза, ты сам, наверное, говорил женщинам это раз двести. Я бы сказала, что мне понравилось, но уж извини, ни черта не помню. Наверное, ты так постарался, что мне отшибло память. А теперь будь добр, отвернись, мне еще к выступлению готовиться.

– Но…

– Ладно, чего теперь скрывать… – вздохнула она, откинула одеяло и, набросив вчерашнюю рубашку, вышла из номера.

Отходняк накрыл ее в душе. Самообладание смыло теплой водой, и Кира уселась на порог кабины, обхватив колени. Эрик Саакян! Как она могла допиться до такой степени?! Они же видятся постоянно, и когда ее разнесет поперек себя шире, у него возникнут подозрения… Говорила же мама: «Никогда не гадь там, где ешь!» Черт, сэкономила! Теперь выдумывать объяснения или переезжать в другой город… В кого ты превратилась, Скворцова? Просыпаешься в чужой постели с бодуна с амнезией… Какая из тебя теперь мать?! Если еще хоть что-то получилось…

Нет! Кажется, она даже произнесла это вслух. Вытерла нос и подняла голову. Как есть – так есть. Эрик довольно симпатичный. Как набор генов, разумеется. Вроде ничего не болит… Значит, был нежен. Не так уж и плохо, в конце концов. Главное произошло, а дальше можно действовать по обстоятельствам. И наконец сосредоточиться на стендапе.

Весь день Кира не выходила из номера, собирая себя в кучу и реанимируя рабочий настрой. Почти наполовину изменила монолог. Черкала, репетировала перед зеркалом. И к вечеру в ней никто не распознал бы, как выразился Эрик, «горячую штучку». Излюбленные драные джинсы, легкий скепсис в глазах и ровный голос. Саакян предложил подвезти ее до «Дзинтари», но она решила какое-то время избегать его. Поэтому вызвала такси и отправилась покорять продюсеров и членов жюри в одиночку.

Ей было все равно, победит она и пройдет ли в телепроект. Всего лишь хотела перешагнуть новый рубеж, выступить на большой сцене и сделать это с достоинством. Просто доказать себе, что может. И если она снова сдуется, значит, ей нечего делать в стендапе. Тридцатник – не время для полумер.

Закулисье кишело народом, зал был забит. Сцену оформили в духе первых подпольных клубов Нью-Йорка: кирпич и красный неон. Ритмичные музыкальные подводки. Царство кедов и циников. Место, где Кира чувствовала себя нормальной. Она, со всеми недостатками и тараканами. И люди, готовые слушать ее мнение, а не навязывать свое.

– Мне тридцать два, и я программист, – она выделила в третьем ряду понимающее лицо какого-то парня и теперь обращалась к нему, абстрагировавшись от толпы. – И я никогда не понимала, почему нас называют «компьютерщиками». Слушайте, я же не обзываю поваров кастрюльщиками, а офтальмологов – глазниками! И мне страшно представить аналогичный вариант для акушера.