– Боже мой, что у тебя с пальцем? – Края большого пальца напоминали сырой фарш. – Ну-ка, хорошенько вымой руки с мылом, не то заразу занесешь, – приказала она, но мягко, почти по-матерински.

Ужин в приюте оказался еще лучше, чем обеды в школе: ешь сколько влезет. Верхом блаженства стали чистые, свежие простыни на кроватях и прохладный воздух.

Меня поселили с девочками постарше. Моей соседке по комнате, Элле, исполнилось четырнадцать, а она уже успела родить ребенка, которого передали приемным родителям. Особо сложные дети жили в отдельном корпусе, где был специальный изолятор. К счастью, выговоров мне не делали. Моя воспитательница даже сказала про меня одному из кураторов: «Эшли – самая настоящая маленькая леди».

По музыкальному каналу крутили клип на песню «Малышка вернулась» в исполнении Sir Mix A Lot. Девочки постарше подражали полуголым танцовщицам.

– Не стой, Эшли, – весело крикнула мне Элла, – надо попкой трясти, вот так!

Они сдержанно хихикали, когда услышали, как я подпеваю.

– Да ты же не понимаешь, о чем поется, – подзуживала меня Латойя, самая «крутая» из них.

– Неправда.

– Ну, ладно, что такое «сморчок»?

Раздался голос воспитателя:

– Хватит болтать, в школу опоздаете!

– Что такое «сморчок»? – спросила я у воспитателя, когда девчонки ушли.

– Гриб такой. А что?

Я ходила в центр Дороти Томас, школу при приюте. Большинство детей находились в приюте временно, а у многих к тому же были поведенческие расстройства, и на занятиях нас скорее «держали от греха подальше», а не учили как следует. Я сдружилась с Тайлером, мальчиком из моего класса. Он носил очки в квадратной оправе, а его непослушные каштановые волосы не брала никакая расческа. Как-то после занятий он пригласил меня поиграть со всеми в софтбол.

Кто-то закричал:

– Девчонок не берем!

– Пусть подает, – прокричал в ответ Тайлер.

– Я хорошо играю, – похвасталась я.

– А ну докажи! – обернувшись, закричал какой-то долговязый.

Заставив меня немного побегать, они в конце концов решили, что я сгожусь, хоть у меня и не было перчатки. Когда пришел мой черед подавать мяч, биту взял Тайлер – он играл за другую команду. Я сделала мягкую подачу, чтобы Тайлер наверняка ее взял. Бам! Мяч полетел прямо в меня. Я поймала его одной левой, но тут же бросила, словно обожглась. Запрыгав от боли, я схватилась за руку: левый мизинец неестественно оттопырился.

– Прости, – принялся извиняться Тайлер. – Прости, пожалуйста, я не нарочно!

Медсестра приложила к ушибленному пальцу лед и сказала, что все обойдется. Палец болел еще много недель. Он до сих пор оттопыривается, а на фаланге виднеется шишка. Наверное, это все-таки был перелом, и следовало наложить гипс.

На занятиях мы с Тайлером кидали друг другу записочки, которые я собирала и прятала под подушку. Однажды мне приснилось, как я прихожу в класс, а его место занято. Учительница сказала мне, что он уехал, и я не могла поверить, что он со мной не попрощался. Я проснулась вся в слезах. На следующее утро он догнал меня у входа в столовую.

– Ни за что не догадаешься! Меня завтра выпускают.

– Куда выпускают? – спросила я.

– Домой.

Мой кошмар сбылся! После этого я изо всех сил пыталась увидеть во сне, что меня тоже выпускают – к маме.

Вырвавшись из лап Шпицев, я жаловалась всем подряд, а в Лейк-Магдалин не было недостатка в сочувствующих. Позже Шпицы утверждали, что я девять раз звонила на «горячую» линию службы защиты детей с «ложными» обвинениями в их адрес, хотя я ничего такого не помню. Впрочем, меня постоянно расспрашивали учителя и психологи; возможно, кто-то из них и позвонил куда следует. Однажды, когда мне особенно досталось от миссис Шпиц, на «горячую» линию позвонила Челси.

В тот день, когда меня отвезли в приют, Люка передали Стэну и Лоле Мерритам. Мистер Меррит был пастором церкви адвентистов седьмого дня, а его жена работала медсестрой. Люк, вконец расстроенный, допытывался у них, где я. К счастью, от Лейк-Магдалин до дома Мерритов было не больше двух миль, и мне разрешили ездить к ним в гости.

Во время одного из визитов миссис Меррит спросила, как мне живется в приюте.

– Нормально, – ответила я.

– Лучше, чем в приемной семье, где ты жила раньше?

– Да хуже той дыры ничего и быть не может!

– Вот как? Почему же? – спросила она тоном благовоспитанной леди.

– Потому что над нами издевались.

– Что ты имеешь в виду? – И миссис Меррит посмотрела на меня испытывающим взглядом.

В ответ я рассказала про побои, острый соус и мучения под столом.

– А однажды миссис Шпиц за волосы стащила меня с кровати, вырвав клок вместе с корнями! Еще и ногой пнула, когда я попыталась встать с пола.

– Почему бы это?

Я закрыла лицо руками, не желая признаваться, что каждую ночь я мочилась под себя. Как только я уехала от Шпицев, энуреза как не бывало.

Миссис Меррит не стала настаивать.

– Люку тоже доставалось?

– Еще как. Правил-то он не соблюдал.

Оказывается, Люк уже рассказывал Мерритам нечто подобное, но они не знали, верить ему или нет.

Вскоре после этого, вечером, когда я уже улеглась, меня подняла дежурная по корпусу.

– С тобой хотят поговорить, – тихо сказала она.

В проеме двери виднелся полицейский. Я принялась лихорадочно вспоминать события последних дней. Что же я такого натворила? Взяла взаймы ручку. И вроде вернула. Или снова чьи-то неправедные обвинения?

– Привет, – сказал полицейский. – Как тебя зовут?

Мне так хотелось спать, что я не могла сосредоточиться. Зевая, я ответила, когда родилась и в каком классе учусь.

– Давно ты в приюте?

– Пару недель, – ответила я, отчаянно пытаясь проснуться.

– А где ты жила раньше?

– У Агаты и Берта Шпицев.

– В приемной семье? – уточнил полицейский.

– Да.

– Что ты думаешь о мистере и миссис Меррит?

– Они добрые. Вы знали, что они – адвентисты седьмого дня и не едят мяса? А молятся по субботам, а не по воскресеньям.

Полицейского насмешила моя болтливость, сменившая сонное состояние.

– Ну а Шпицы? Они добрые?

Я замерла. На секунду мне почудилось, что за дверью подслушивает миссис Шпиц. Затем до меня донесся смех из общей гостиной, где старшие смотрели телевизор. Миссис Шпиц осталась далеко, да и Люк теперь был в безопасности.

– Они гадкие, ужасные люди! – выдохнула я. – Они били моего братика. Заставляли его глотать острый соус, а однажды чуть не утопили в ванной. Сами его спросите.