Очереди к склепу на площади Святого Петра стали очень длинными. Молодые итальянцы в джинсах продавали воду и яблоки. Гиды стояли неподвижно с поднятыми табличками. В колясках спали дети. Мимо проносились подростки на урчащих дымом мопедах. Распорядители ресторанов зазывали туристов, которые, остановившись на миг, проходили мимо.

Иногда кто-то замечал отсутствие пропавшей статуи.

Священник достал из кармана платок и промокнул глаза.

«Madonna», – сказал он тихо.

И прежде чем расстаться, двое мужчин подумали об одиноком гондольере, толкающем лодку по каналам бассейна в невадской пустыне, – ловце неприкаянных душ, поющем им ту песню, что он когда-то пел своей дочери на ферме в Висконсине.

Путешествие Уолтера под дождем

Уолтер направлял свой разогретый, постукивающий на ходу мотоцикл вдоль раскисшей дороги, вдыхая и выдыхая в ритме маленького целеустремленного паровозика. Пар вырывался из его рта густыми бутонами, которые, зависнув в воздухе, раскрывались над каждой проеханной пядью. Уже скоро он увидит дом своей любимой. Вдалеке воскресный день завис над маленьким городком, словно немой старик, спрятавший лицо за завесой тяжелых туч. С полудня шел сильный дождь, и поля развезло.

Уставший и промокший, влюбленный Уолтер представлял себе воскресные улицы городка, церковные гимны и горячие ужины, крахмал и шипение утюга; начищенные туфли у камина, отражающие боками сполохи огня; собак, лающих на задних дворах. Ранние звезды.

Он остановился и замер, придерживая мотоцикл. Прислушался к звукам далекого городка. Поначалу он слышал только свое тяжелое дыхание. Потом до него донеслось рычание автобуса, забирающегося в гору, скрип деревьев и, наконец, издалека – крик чаек с прибрежных скал.

Черный бензобак мотоцикла Уолтера был заляпан грязью. В спицах колес застряли листья и ветки, на своем языке отмечая вехи его путешествия. Еще не погас свет дня, но луна уже взошла на небо, придавая голым деревьям мертвецкий вид.

Следующие пару сотен метров дорога шла под уклон. Вдали он мог различить коров, застывших на крутом выгоне и торжественно мычащих в темноту моря. Уолтер представил себе их черные глаза, полные бессловесных вопросов. Что они были способны понять? Холодную водную страну, раскинувшуюся за скалами? Чувствовали ли они неподвижность воскресного дня?

Уолтер достал корзину яиц из молочного ящика, прикрученного позади его седла. Потом он положил мотоцикл на бок. Руль одним концом ушел в лужу.

Это место было самой высокой точкой графства. Где-то на западе лежала Америка, о чем он прочитал в одной из немногих книг в трейлере своего дяди. Он выдохнул и представил себе, как ночь, словно волна, переносит его дыхание через море в Нью-Йорк. Он представил себе, как совершенно незнакомый ему человек вдыхает воздух, когда-то наполнявший его тело.

Уолтер снял перчатку и потер лицо. Под ногтями была черная грязь с маслянистым отливом. Уолтер представил себе мать – дома, у огня, с маленьким братишкой на руках, не понимающая, что делает ее сын под дождем. Его отец наверняка встал со своего инвалидного кресла и забрался на крышу трейлера, насвистывая и прибивая новые листы к крыше над умывальником, где образовалась течь.

«Эта страна – только дожди да песни», – когда-то сказал отец со своим цыганским акцентом.

Маленький Уолтер спросил, хорошо ли это.

«Ай, это замечательно, Уолтер – потому что каждая песня тенью следует за важными воспоминаниями, а дождь ласкает весь город сразу тысячами маленьких рук».

Уолтеру нравилась рок-группа The Smiths. На прошлой неделе, когда мать усадила его в трейлере для стрижки, он показал ей фотографию Моррисси.

«Это что еще за худющий тип?» – спросила она.

«Ты сможешь так меня постричь, сможешь, ма?»

«Что это ты вдруг захотел все волосы на одну сторону?»

Уолтер пожал плечами. «Я так хочу, и всё».

«Ну ладно – раз ты так хочешь…»

«Спасибо, ма».

«Он, верно, поп-певец какой-то, а?»

Уолтер вздохнул. «Он не какой-то, ма». Потом Уолтер подумал, что ни одна разумная женщина не сможет ему отказать, если он будет выглядеть как один из The Smiths – что на его цыганском ирландском звучало с твердым «т» на конце.

Однажды далекой ночью отец Уолтера сам пытался соблазнить песней женщину, которую только что встретил. Она слушала, не поднимая рук из раковины. Она влюбилась, вцепившись в обеденную тарелку. Совсем не так, как ей это когда-то представлялось.

А спустя несколько лет он уже тихо тянул другой мотив маленькому Уолтеру, в такт дождю, что барабанил по крыше раскачиваемого ветрами трейлера.

Цыгане на холме

Семья Уолтера с самого его рождения жила на окраине городка Уиклоу, на восточном побережье Ирландии. В отличие от многочисленной цыганской родни, их семья осела в одном месте, а самому Уолтеру, вопреки традициям своего народа, не возбранялось посещать местную школу и общаться с городскими жителями.

Все в городке знали его и историю того, как его семья поселилась на холме в миле от города.

Обе пары бабушек и дедушек Уолтера перебрались в Ирландию в 1943 году, спасаясь от смертоносного наваждения Гитлера. В начале 60-х родители Уолтера встретились на пологом лугу на юге Ирландии во время цыганского схода. Было довольно темно, но они различали лица друг друга. Вечер выдался холодный. На ней не было обуви. Отец Уолтера спросил одного из ее братьев, откуда они. Чуть погодя он предложил ей кусок торта. Она взяла торт из его рук и проглотила целиком. Они вместе рассмеялись. А потом – она слышит стук в дверь трейлера. Ее брат – за книгой. Она – босая, у раковины, с засученными рукавами. Брат догадывается, кто за дверью. Он открывает и выходит покурить. В руках у мужчины гитара. Наконец это должно произойти, и она замирает.

Две ночи спустя они убегают. А затем, по традиции, их семьи собираются и смеются, и спорят в равной мере, как заведено. На исходе недели установлена цена за невесту, и родители Уолтера, в то время не достигшие еще и двадцати, возвращаются домой.

Они отправились в Уиклоу сразу после церемонии, хотя многие шутили, что свой медовый месяц они уже справили.

«Это прекрасные, дикие, пустынные места», – рассказывал невесте отец Уолтера, пока они ехали в машине. Он все еще волновался, потому что она держалась тихо. Он накрыл ей колени покрывалом. Ее трясло – но не от холода.

Ее табор стоял под Белфастом, а его – перемещался в окрестностях Дублина.

Обе семьи зарабатывали на пропитание продажей подержанных машин, запчастей к ним, металлолома, а также заточкой ножей и укладкой щебенки. Женщины занимались гаданием – многовековым ремеслом, доведенным до совершенства и основанным на простой идее, что все люди стремятся к одному и тому же: любви и одобрению.