Я шла рядом с Шелтером, держась за его локоть и поглядывая по сторонам. Пожалуй, я могла понять, почему он любит Варнай. Здесь красиво и удобно. По улицам городов гуляют такие же люди, как и везде. Они живут, работают, влюбляются, заводят семьи, растят детей, никому не желая зла, но и ничего не делая, чтобы остановить то зло, что Магистрат причиняет другим. Может быть, боятся, может быть, просто не задумываются о том, что происходит за пределами их устроенной жизни.

Еще перед выходом Шелтер предупредил, что за стенами его дома о нашем разговоре и его признаниях вслух вспоминать нельзя. И я молчала. Мы говорили о том, что уже похолодало, а жареные каштаны подорожали, и еще немного – о развитии магических способностей, но не о его происхождении и выбранном пути.

Иногда нам встречались его знакомые, и тогда мы останавливались, чтобы немного поговорить с ними. Я непроизвольно напрягалась, сжимая его локоть крепче, а он успокаивающе накрывал мою руку своей, поглаживал пальцы и улыбался своим собеседникам, которые расспрашивали о здоровье и о том, как развиваются события в Палии.

Я наблюдала за Шелтером сквозь призму всего услышанного, пыталась уловить косвенные признаки его истинного отношения к Магистру, задавалась вопросом, могла ли я заметить их раньше. Нет, не могла. Я и сейчас ничего не видела. Он отзывался о Магистре с почтением, демонстрировал искреннее желание вернуться обратно на фронт и продолжить завоевание во имя величия Варная.

Раньше я думала, что у Оллина Шелтера много масок, а теперь поняла, что весь Оллин Шелтер и есть одна большая маска. Маска для человека, чьего настоящего имени я даже не спросила. Он родился варваром, стал рабом, но выжил, выстоял и поднялся из грязи. Превратил себя в варнайца и вот уже шестнадцать лет носит личину другого человека, притворяется им и ищет способ отомстить за себя. Кланяется человеку, по чьей прихоти его дом был разрушен, а близкие погибли. Выжидает. Копит силы. Чтобы однажды нанести удар и либо отомстить, либо погибнуть. «Тебе нужен кто-то, ради кого ты будешь жить… Сейчас у тебя есть то, ради чего ты готов умереть, но это не одно и то же». Так сказал Лингор в тот день, когда я случайно подслушала их разговор. И теперь я лучше понимала, что он имел в виду.

Я наблюдала за Шелтером, и неизбежно влюблялась в него еще сильнее. Раньше я видела перед собой кровавого генерала с проблесками человечности и понятиями о чести и достоинстве, а теперь – человека, которого судьба ломала-ломала, но так и не сломала. Одиночку, решившего бросить вызов системе, мощному противнику, который мог уничтожить его щелчком пальцев.

А ведь он мог сбежать. Наверняка в его жизни был момент, когда он стал достаточно силен и свободен, чтобы покинуть Варнай, затеряться в чужой стране и просто жить. Не притворяться, не рисковать собой, не ждать момента, заставляя себя с кем-то спать, кому-то кланяться, чем-то жертвовать. Но он остался. Остался ради своей войны и все это время помогал тем, кому мог.

Да, он не может помочь всем. Да, он приходит как завоеватель и ставит на колени целые народы. Для Магистра. Но как он сам сказал: без него завоевание все равно продолжится, а он умеет делать это меньшей кровью. И теперь я лучше понимала те его слова. Я пока не знала, как он собирается остановить Магистра, но то, что он хотя бы пытается, уже вызывало у меня уважение.

Так имела ли право сбежать я? Бросить его, оставить одного? «У него очень непростой путь. И ты очень ему нужна». Так сказала Арра Холт, и теперь я поняла, что значили ее слова.

С прогулки Шелтер вернулся бледным, с темными кругами под глазами и покрытым испариной лицом. И почему-то очень грустным. Или мне только так показалось? Возможно, это была обычная усталость?

Нет, было в его взгляде что-то еще. Что-то помимо усталости. Какое-то разочарование. Он попросил Орха проводит его до комнаты, а со мной сразу попрощался до завтра, хотя было еще не поздно и я вполне могла бы развлечь его чтением или разговором за совместным ужином. Но он отмел все разом, пожелав:

– Доброй ночи.

И лишь в своей комнате, переодеваясь в домашнее платье, я поняла, что не так с его прощанием. Он не добавил «милая», как делал почти всегда. Даже по имени не назвал.

Следом я вдруг догадалась, что именно могло так изменить его настроение, которое было вполне позитивным, когда мы только выходили на улицу. Эту прогулку Шелтер задумал, чтобы повторить прошлую, вернуть ощущение близости между нами, беззаботной влюбленности, но этого не случилось. Я все больше молчала, переваривая услышанное, а он, вероятно, решил, что я уже грежу о Замбире и свободе. И под конец просто потерял надежду на то, что я останусь.

Может быть, я ошибалась. Может быть, придумывала себе его чувства. Но у меня болезненно щемило сердце, когда я представляла, как уеду, а он останется здесь. Галия еще в ночь моего неудавшегося побега сказала, что он будет тосковать по мне.

– Сама-то ты чего хочешь? – спросила я свое отражение несколько часов спустя, когда уже переоделась ко сну и умылась.

Отражение только молча вздохнуло, но я и сама знала ответ.

Я хотела Шелтера. Хотела его разговоров, поцелуев и прикосновений. Хотела родить его и только его детей. Хотела носить его имя – и неважно, что ему самому оно не принадлежит. Я хотела быть с ним в горе и радости, держать за руку, когда он болен или ранен. Ведь только я смогла удержать его на краю, когда больше никто не смог! А если бы я уехала, и его ранили потом? Ведь его еще не раз могут ранить, война в Палии далека от завершения…

От мысли, что ему будет нужна моя помощь, а я буду слишком далеко, чтобы помочь, меня бросило сначала в холод, а потом в жар. Как я могу оставить его сейчас, когда ему нужна помощь? Как можно переждать в сторонке, если любишь человека? А в том, что я его люблю, я не сомневалась.

Очнулась я уже у дверей его комнаты. Дом давно затих, основное освещение было погашено, но ночные светильники работали. Я стояла у двери с занесенным для стука кулаком, с колотящимся сердцем и комом в горле.

«Я просто хочу сказать ему, что останусь, что не брошу его», – убеждала я себя. А в ночной сорочке он уже не раз меня видел. В этот раз я хотя бы не забыла надеть халат.

На стук никто не отозвался, и я решилась сама повернуть ручку двери и войти в комнату. Но там оказалось пусто. Горели прикроватная лампа и торшер у кресла в углу, постель приготовлена ко сну и явно недавно перестелена. А за дверью ванной комнаты шумела вода. Что ж, учитывая состояние Шелтера, немудрено, что его потянуло в душ снова. Даже я чувствовала себя лучше после него, а для стихийника дополнительный контакт с водой никогда не лишний.

Немного потоптавшись на месте, я прошла к кровати и осторожно присела на краешек.

«Я просто скажу ему, что останусь ждать его здесь, что буду рядом и мы вместе вернем себе свободу», – повторила я себе, чувствуя, как по телу вновь разливается незнакомый жар.

Кажется, нечто подобное я испытала еще тогда, в самом начале, когда он пришел ко мне после посиделок с друзьями, а я притворилась спящей. Он тогда погладил меня по щеке, и от его прикосновения кровь в жилах обернулась огнем…