– Тем не менее основную работу я делаю в своей лаборатории, – уточняет он. – Учу машины определять состояние здоровья человека.

– Удачи!

А я до сих пор иной раз не знаю, что с человеком не так, и еще меньше – как это исправить…

– Моя цель – победить смерть, – заявляет Виктор.

– Невозможно.

– Только для биологических организмов.

К нам подходит официантка: короткая юбка, широкая улыбка. Замечает, что я смотрю на ее футболку с надписью «Take It Easy», и, неправильно истолковав мой интерес, бросает на меня красноречивый взгляд. Видимо, она привыкла к таким предложениям. Официантка поворачивается спиной. Сзади на футболке строчка из этой же песни «Eagles»: «Проиграем или победим – сюда мы больше не вернемся».

– Грустно, да? – замечает она.

– А вы хотели бы жить вечно? – спрашивает Виктор.

– Нет, слишком долго, – качает головой она. – Мне достаточно не стариться и не болеть. Дожить лет до ста и выглядеть на двадцать пять.

– И вы были бы готовы умереть, дожив до ста с внешностью двадцатипятилетней? – хитро прищуривается Виктор.

Официантка задумывается над вопросом.

– А если срок жизни ограничить встроенной программой, как у репликантов в «Бегущем по лезвию»? – предлагает она.

– Трудно. Репликанты не желали умирать, – говорит Виктор.

– Трудностей я бы не испугалась, – возражает официантка. – И сейчас не боюсь. У меня ребенок. Пашу на двух работах: здесь и в парикмахерской. Живется нелегко, но я не жалуюсь. Страшно другое: когда нет надежды и сделать ничего нельзя.

– Вы ей верите? – интересуется у меня Виктор, когда официантка уходит, чтобы принять заказ у другого столика.

– Верю, что она верит в свои слова. А это другое дело.

Виктор кивает и вдруг взволнованно говорит:

– Скажите, Рай, если бы вы точно знали, что, перечеркнув все фундаментальные, не подвергаемые сомнению знания о разуме, теле, биологии, жизни и смерти, реализуете самый смелый утопический сценарий для всего человечества, рискнули бы?

«Он сумасшедший!» – думаю я и тут же говорю вслух:

– Да!

Виктор подливает нам обоим бурбона.

– Есть ли будущее у алкоголя? – размышляю я.

– Как я уже говорил, в будущем всегда есть частица прошлого, – улыбается Виктор, салютуя бокалом.

Он явно любит выпить. Но я не замечаю ни брюшка, ни характерной красноты, ни дряблости кожи. Виктор похож на фаната макробиотической диеты[41], который не пьет ничего крепче огуречной воды. Он одним махом опрокидывает стакан с виски. К тостам даже не притронулся. Я решаюсь доесть порцию Виктора.

– Я не смешиваю белки и углеводы, – словно прочитав мои мысли, говорит он. – Попозже можем заказать стейк.

– Рано утром у меня самолет.

– Значит, успеем еще и поужинать, – смеется Виктор.

Как легко подчиняться кому-то властному и обаятельному. Вне работы я ненавижу принимать решения. Поэтому пускаю ситуацию на самотек. После целого дня, посвященного обработке мертвых тел перед криоконсервацией, вечер в компании чокнутого ученого кажется неплохим выбором. Где-то в глубине души у меня зреет подозрение, что Виктор Штейн – гениальный безумец.

– Вы, конечно, слышали об Алане Тьюринге[42]? – спрашивает он.

– По-моему, о нем слышали все. Человек, взломавший «Энигму»[43]. Легендарный Блетчли-парк[44]. Кстати, Бенедикт Камбербэтч довольно правдоподобен в роли аутичного компьютерного гения.

– А знаете ли вы, что, впервые употребив слово, а точнее, термин «компьютер», Алан Тьюринг имел в виду не машину, а человека? То есть компьютером был человек, который, вероятно, анализировал данные, полученные машиной. Называя так человека, Тьюринг подсознательно проявил свое уникальное предвидение, словно знал, куда мы движемся, – задумчиво говорит Виктор.

– И куда же мы движемся?

– Это смотря чьей версии вы верите. Или хотите верить. Вопрос лишь в выборе сюжета.

– А каковы варианты?

– К примеру, люди научатся тормозить процесс старения и запускать механизмы регенерации; срок жизни вырастет. Человеческое тело все еще останется органическим, но оно будет крепче и здоровее. Кроме того, мы сможем улучшать себя с помощью бионических протезов, которые помогут преодолеть некоторые физические и умственные ограничения. Вариант второй: поскольку возможности биологии не беспредельны, люди, по крайней мере, некоторые из нас, отменят понятие смерти, загрузив свое сознание на внешний носитель.

– Выходит, что мы всего лишь компьютерная программа? – перебиваю я.

Виктор недовольно морщится.

– Почему «всего лишь»? – спрашивает он. – Разве Стивен Хокинг[45], чье тело оказалось для него совершенно бесполезно, «всего лишь» разум? Безусловно, это был величайший ум, но еще и яркий образец исключительного, здравого рассудка, запертого в немощном теле. Что бы он выбрал, как думаете?

– Паралич развился у Хокинга не сразу. Сначала его тело функционировало нормально, – возражаю я.

– Так же, как будет функционировать любое перенесенное сознание. И тут мы переходим к третьему варианту.

Я решаю молчать – пусть Виктор выговорится.

– Независимо от того, реализуется ли все, описанное мной, параллельно будет развиваться и третий сценарий, – продолжает Виктор, глядя на меня с лукавой улыбкой: одобрительно и дерзко одновременно. – Мы создадим различные виды искусственного интеллекта: от роботов до суперкомпьютеров, и научимся сосуществовать с небиологическими формами жизни… которые в конце концов вытеснят все биологическое.