— Любовь меняется со временем…

— Это так. Но не подобно накидочнику, порхающему с трупа на труп на поле боя. — Он прочистил горло. — Ладно, не самое удачное сравнение. Любовь изменяется, да, разрастается, стремясь поглотить как можно больше объекта любви. Добродетели, пороки, недостатки — любовь примет всё с детским восторгом.

На этих словах она обхватила себя руками.

— Во мне две женщины…

— Две? Их множество, девочка, и Резчик любит их всех.

— Я не хочу, чтобы он умер!

— Таково твоё решение?

Она кивнула головой, не доверяя голосу. Молнии в небе превращали тьму в безбрежное пустое пространство над мёртвым, истерзанным пейзажем. И в этом пространстве птицы карабкались вверх по ветру.

Котильон продолжил:

— Значит, ты знаешь, что должна сделать?

Апсалар кивнула ещё раз.

— Я… доволен.

Она резко обернулась и уставилась ему в лицо, внезапно осознав, что впервые видит его целиком. Сглаженные черты, прямые линии, добрые глаза, странный узор шрамов под правым глазом.

— Доволен… — прошептала она, изучая его лицо. — Почему?

— Потому что, — со слабой улыбкой ответил он, — мне тоже нравится мальчик.

— Насколько я храбрая, по-твоему?

— Насколько нужно.

— Снова.

— Да. Снова.

— Ты совсем не похож на бога, Котильон.

— Я не старомодный бог, я — покровитель. У покровителей есть обязательства. Признаю, мне не так часто выпадает шанс в этом поупражняться.

— То есть они пока ещё не обременительны?

Её собеседник расплылся в очаровательной улыбке:

— Ты заслуживаешь куда большего в обмен на свою наивность, Апсалар. Скоро увидимся. — Он отступил в тёмную часть зала.

— Котильон.

Он застыл с приподнятыми руками.

— Да?

— Спасибо. Позаботься о Резчике. Прошу.

— Обещаю, Апсалар. Как о родном сыне.

Апсалар кивнула, и тогда он исчез.

А вслед за ним и она.

В каменном лесу водились змеи. К счастью для Калама Мехара, им недоставало природной воинственности. Он неподвижно лежал в тенях посреди сырых, изломанных остатков упавшего дерева, а змеи скользили по нему и вокруг него. Камень постепенно терял ночную прохладу, обдуваемый горячим воздухом со стороны пустыни.

Он не видел признаков патрулей и не замечал почти никаких следов. Однако в окаменевшем лесу ощущалось чьё-то присутствие, намек на силу, не принадлежащую этому миру. Хотя убийца не был до конца уверен, в силе этой он чувствовал нечто демоническое.

Достаточное основание для тревоги. Ша’ик могла хорошо спрятать охранников, а ему придётся миновать их.

Убийца отодвинул огнешейку в сторону и вытянул два длинных ножа. Изучил рукояти, убедившись, что кожаная обмотка осталась плотной. Проверил крепление наверший и эфесов. Кончик длинного лезвия ножа из отатарала слегка затупился — отатарал был не лучшим материалом для оружия. Лезвие затуплялось и нуждалось в постоянной заточке, даже лёжа без дела, а металл со временем становился хрупким. До Малазанского завоевания высокородные жители Семи Городов использовали отатарал в броне. Его доступность строго контролировалась, хоть и не так сильно, как под властью Империи.

Лишь немногие знали все его свойства. Проникая через кожу или при вдыхании продолжительное время, отатарал приводил к различным непредсказуемым последствиям. Он часто пасовал перед лицом Старшей магии, но было и ещё одно свойство, о котором, как подозревал Калам, знали немногие. Свойство, случайно открытое во время битвы у И’гхатана. Лишь несколько свидетелей пережили случившееся, Калам и Быстрый Бен среди них, и все они согласились после, что доклады офицерам будут исключительно туманными, а на все вопросы они станут отвечать, пожимая плечами и качая головой.

Видимо, отатарал плохо сочетался с морантским снаряжением, особенно с «горелками» и «огневиками». Или, иначе говоря, ему не нравится нагрев. Он знал, что оружие закаляют в пыли отатарала на последней стадии выплавки. Точнее, когда железо перестанет светиться. Видимо, кузнецы нелёгким опытом дошли до этого решения. Но даже не в этом была главная тайна. А в том, что происходит с горячим отатаралом… если применить к нему магию.

Он медленно вернул оружие в ножны, затем сосредоточился на втором ноже. Здесь кромка была мягкой, слегка волнистой, что часто бывает с листовыми многослойными лезвиями. На его сверкающей чёрной поверхности едва проглядывали травление и тонкая серебряная гравировка. Из двух ножей Калам предпочитал этот — за вес и балансировку.

Что-то ударилось о землю неподалеку, отскочило от ствола дерева и покатилось к нему, остановившись у правого колена.

Некоторое время Калам изучал небольшой предмет. Затем посмотрел на очертания дерева над ним. Улыбнулся.

— О, дуб, — пробормотал он. — Кто скажет, что я не оценил весь юмор ситуации.

Он сел и потянулся подобрать жёлудь. Затем снова откинулся.

— Как в старые добрые времена… и я по-прежнему рад, что мы больше ничего такого не делаем…

Равнины сменились саванной и, наконец, джунглями. Они попали на сезон дождей, и если утром пришлось страдать от ливня, то к полудню солнце раскалило воздух так, что вода обратилась в пар, в котором трое т’лан имассов и тисте эдур пробирались через густой зелёный подлесок.

Невидимые звери бежали впереди них, громко проламываясь через кусты со всех сторон. Наконец путники вышли на широкую звериную тропу, которая вела в нужную сторону, и ускорили шаг.

— Это ведь не твоя родная земля, да, Онрак? — спросил Трулл Сэнгар, хватая ртом влажный густой воздух. — Судя по мехам, что носят твои сородичи.

— Верно, — ответил т’лан имасс. — Мы из холодных краёв. Но эта земля есть в наших воспоминаниях. До имассов были другие — древние, дикие. Они жили в тёплом краю, были высокими, темнокожими, с красивыми волосами. Они звались Эрес. Анклавы сохранились до нашего времени — времени, захваченного этим Путём.

— И они жили в подобных джунглях?

— Временами на краю джунглей, но чаще в окружающей саванне. Они обрабатывали камень, но не так хорошо, как мы.

— А заклинатели костей среди них были?

Сзади ответил Монок Охем:

— Все эресы были заклинателями, Трулл Сэнгар. Они были первыми, кто нёс в себе искру осознанности, первые, одарённые духами.

— Их больше нет, Монок Охем?

— Да.

Онрак ничего не прибавил. В конце концов, если у Монока Охема были причины обманывать, Онрак не видел причин противоречить заклинателю костей. Это всё равно не имело значения. На пути Телланна эресов не было.