Неожиданно меня навестил Роберт Гарднер. Он принес хорошую новость. Мистер Фрухтман из фирмы «Одиссей-продакшн» заявил о готовности изменить сомнительные пункты договора. Я могла рассчитывать на дальнейшее финансирование до полного окончания фильма. Огромный камень свалился с плеч.

Я напряженно ожидала первую посылку образцов из Гамбурга. Она прибыла с опозданием и содержала лишь десятую часть снимков. Пленки очень разочаровали — цвета не соответствовали пробным роликам, да и кадры были в цветных штрихах. В копировальной мастерской меня успокоили и пообещали, что в следующих посылках качество будет нормальным. Все оказалось иначе. Один за другим приходили новые негодные образцы. Я стала нервничать. Моих американских партнеров, настоятельно напоминавших о пленках, тоже нужно было успокаивать. Я не понимала, почему фирма Гейера отправляет материал с такими большими интервалами, да еще и такого плохого качества. Все это смахивало на провокацию.

Между тем подошла середина июля. День ото дня ситуация становилась все более критической. Соблюсти сроки договора было жизненно необходимо. От этого зависело не только финансирование фильма о нуба. Если кинолента окажется удачной, «Одиссей-продакшн» может поручить мне режиссуру еще трех документальных картин. Такой шанс грех упускать.

Несмотря на ежедневные телефонные переговоры, ни одной копии с ER-материалом пока получить не удалось. Пришлось ехать в Гамбург. То, что я пережила в стенах фирмы Гейера, — настоящая катастрофа. Когда работник отдела, занимавшийся 16-миллиметровой цветной пленкой, продемонстрировал копии ER-материала, меня охватил ужас. На экране шел не цветной, а зеленый фильм, зеленый, как ель в Шварцвальде. Теперь я поняла, почему не приходили посылки. Вероятно, ER-материал испортили при проявке. Для меня это было не просто шоком — несчастьем вселенского масштаба: пропали уникальные, неповторимые кадры… Руководитель отдела, чье имя даже сейчас называть не хочется, увидел мое расстроенное лицо и попытался утешить:

— Вам не о чем беспокоиться, зеленый цвет у ER-материала — это совершенно нормально. Мы скорректируем его с помощью фильтров.

— Но ведь пробный ролик не был зеленым, — сказала я. — А он тоже снят на ER-материале.

— Пленки уже были откорректированы. Мы получаем снимки здесь.

— Почему же вы не сделали это сразу же? — спросила я взволнованно. — И почему половину образцов я должна была ждать целых два месяца?

— Вы должны нас извинить. Мы перегружены заказами с телевидения. Но скоро вы свои образцы получите, это я вам обещаю.

Опыта работы с ER-материалом у меня еще не было, и я поверила его словам. Но мои сомнения усилились.

Я решила не покидать Гамбург до тех пор, пока не получу хорошие копии, а поэтому переехала в маленькую гостиницу в Ралынтедте, вблизи копировальной мастерской. Я не могла спать, в моей голове мелькали зеленые кадры, поверить, что эта «зелень» — нормальное явление и ее сумеют удалить фильтрованием, было невозможно. На следующее утро я вновь отправилась в фирму Гейера и спросила руководителя отдела:

— Не будете ли вы иметь что-нибудь против, если я в вашем присутствии переговорю по телефону со специалистом фирмы «Кодак»?

— Нет, — ответил он спокойно.

Через несколько минут я дозвонилась до господина Вюрстлина, сотрудника штутгартского филиала «Кодака». Я сообщила ему, что говорю из фирмы Гейера и что при нашем разговоре присутствует руководитель отдела цветных пленок. Все произошло приблизительно так:

— Растолкуйте, пожалуйста, господин Вюрстлин. Вот во время экспедиции мы работали со сверхчувствительным ER-материалом. Как после его проявки должны выглядеть оригиналы и образцы? Должно ли небо оставаться голубым, чернокожий туземец — коричневым, цвет моей кожи — светлым, или цветопередача на этом материале другая?

— Конечно, цвет должен быть таким, как в природе, только вы ведь, вероятно, знаете — в оригинале немного мягче.

— Итак, небо должно быть голубым, а туземец — коричневым или коричнево-черным?

— Естественно, что за вопрос.

— А что означает, — спросила я с бьющимся сердцем, — если снимки зеленые, такие как еловый лес, или светло-зеленые, как листья салата?

После некоторой паузы Вюстлин сказал:

— Тогда материал испорчен.

Я и сегодня не могу найти слов, чтобы описать, что у меня творилось в душе после столь недвусмысленного ответа. Но я еще не осознавала размеров катастрофы и продолжила:

— А что же могло случиться?

— Возможны три причины. Первая — не в порядке исходник. У «Кодака» это исключено. Они получали отобранные пленки самолетом из Рочестера. Вторая причина — вполне возможный результат воздействия сильной жары. Вероятно также ошибка при проявлении: если ER-материал по невнимательности или неосторожности был обработан не специальным, а обычным проявителем.

— Но ведь до сдачи заказа, — сказала я с сомнением, — все пробы были безукоризненными.

— Пусть фирма Гейера вышлет нам позеленевший ER-материал, мы его исследуем.

Этим разговор и закончился.

Пленки потеряны. Никто не увидел наши съемки праздников поминовения мертвых, посвящения юношей и другие культовые ритуалы. Я подумала об американцах, о договоре и ссудах, предоставленных друзьями, о бесконечных усилиях, оказавшихся теперь напрасными. Мир внутри меня обрушился.

После этого телефонного разговора руководитель отдела цветных пленок потерял покой. Как ни тяжка оказалась ситуация и для меня, в этот момент я ему сочувствовала. Для него как специалиста позор был грандиозным. Возможно, он сам и не виноват. Вероятно, все время заверяя меня, что сумеет изготовить качественную цветную копию специальным фильтрованием, он хотел прикрыть одного из коллег.

Я осталась в Гамбурге еще на пять дней. Почти с утра до вечера сидела в копировальной мастерской. Опасения подтвердились: оригиналы ER-материала тоже оказались зелеными. Так почему же все это произошло: из-за африканского климата или неправильной обработки? Поскольку пробный ролик и все наши пленки мы хранили под землей и после проявления они были совершенно нормальными, версия, что всему виной жара, явно отпадала. Ни на одном пробном ролике не было цветных штрихов, как и на высокочувствительных пленках.

Но речь теперь шла не о том, кто виноват, а о том, как спасти все что возможно. Тут обнаружилась еще одна беда, случившаяся по вине копировальной мастерской. Большая часть образцов была скопирована без нижнего регистрационного номера. Если это случается, то мастерская обязана делать новые копии уже с нумерацией. Но так как процесс маркировки для цветной пленки очень дорог, то у Гейера от него отказались, и в результате это привело к тяжелым последствиям. Лишь десятилетия плодотворного дружеского сотрудничества с этой фирмой удержали меня от желания немедленно подать в суд. Вскоре все малейшие сомнения рассеялись: брак неисправим. Прошли недели, прежде чем я вновь получила обещанные зеленые снимки, скопированные заново. После фильтрования они превратились в фиолетовые. Выглядело еще более неестественно… Я не могла послать американским партнерам ни одной пленки. Последний шанс что-либо сделать был окончательно потерян. Американцы вполне справедливо потребовали за уже начатое ими финансирование фильма отдать все снимки и даже авторские права. Но я хотела любой ценой сохранить мой материал о нуба, невзирая на его неполноту и ненадлежащий вид. Все это привело к жесткой борьбе с «Одиссеем», уже рекламировавшим в США несостоявшуюся киноленту. Только при помощи друзей, ссудивших мне деньги, чтобы выплатить американцам сумму их вклада, договор удалось разорвать. А цель была так близка…