Но как шофер второй машины, Дитер был незаменим. Не желая его раздражать, я скрепя сердце прекратила протесты.

Все чаще возникало ощущение, что мои нервы не выдержат подобных нагрузок. Но для спасения фильма я терпела многое, даже усиливавшиеся с каждым днем приступы ярости у Вальтера. Однажды он схватил топор и несколько раз, угрожая мне, ударил им по забору перед палаткой. Я сумела зафиксировать это на фотографии как документ. На следующее утро его было не узнать. Ласковый и смирный как ягненок, он принес мне бутылку овощного сока, который приготовила и дала с собой его жена.

У нас не хватало еще важных кадров с праздников ринговых боев, прежде всего с заключительного боя. Снимать бойцов вблизи в очередной раз оказалось крайне трудно. Стоящие вокруг нуба закрывали их полностью. Чтобы поймать в кадр все происходящее на таком празднике, необходима одновременная работа нескольких операторов, выхватывающих крупным планом лица: зрителей, победителей, напевающих женщин и танцующих девушек.

На одном из подобных праздников мне крупно не повезло. Мне захотелось сфотографировать двух участников поединка, я подошла к ним слишком близко и не заметила, как вместе с «лейкой» очутилась на земле, с колющей болью в груди. Нуба не рассердились. Они рассмеялись и, подняв меня на плечи, вынесли с ринга, а сами продолжили бой.

Но боль становилась все нестерпимее, я не могла спать. На следующий день пришлось ехать в больницу в Кадугли, где у меня обнаружили перелом двух ребер. Я вернулась в Тадоро с тугой перевязкой грудной клетки.

Мы сняли уже многое, но недоставало материала из серибе и с праздника поминовения мертвых. Нату, наш друг, разрешил снимать его пастуший лагерь — вместе с находившимися там колоритными фигурами: Туками, явно способным одолеть любого противника, и Гуа и Наю, двумя юношами около семнадцати лет. Здесь все еще преобладала уникальная атмосфера, и мы получили кадры, о которых я едва ли могла мечтать. Даже мои сердитые спутники оценили их по достоинству.

Не показывая боли, нуба разрешили перед камерой сделать им татуировку и разукрасили тела светлой золой. Мы не скупились на пленку. Это было предусмотрено заранее, ведь первобытные обычаи вскоре исчезнут.

Во время нашей работы неожиданно появился мальчик с известием, которое, казалось, очень обеспокоило нуба. Они говорили возбужденно, затем решили вернуться в Тадоро. То, что я узнала, было неутешительным. Из южных долин сообщили, что в местечке Тозари, удаленном от Тадоро всего на несколько километров, горит все вокруг и живущие там нуба уже покинули свои дома. Утверждали, что ворвались туземцы из враждебного племени и подожгли хижины.

Эта весть привела меня в ужас. Я тут же вспомнила о боях в Хартуме… В то, что все это может коснуться и нас, до сих пор не верилось.

В страшной спешке мы двинулись назад. Наш лагерь еще стоял, но бросилось в глаза, что в поселении остались только старики, ни женщин, ни детей вокруг не было. Наши нуба из серибе исчезли молниеносно, мы надеялись вскоре их встретить вновь. Но наступил вечер, потом ночь, и никто не вернулся. Я очень волновалась.

Вблизи нашего лагеря стояли несколько пожилых людей, вооруженных щитами и копьями. Такого я не видела еще ни разу. Я их спросила, что бы это значило. Они рассказали то, что уже сообщил посыльный в серибе. Нату, Туками и другие мои друзья нуба, кажется, сбежали в горы вместе со своими семьями и скотом.

Понятно, что покидать лагерь в таком опасном положении мои сотрудники не хотели. Мне все еще не верилось, что в Тозари действительно горят жилища, и я решила поехать туда на нашем «фольксвагене». Вместе со мной отправились мужчины-нуба, вооруженные копьями. В пути на краю дороги мы видели группы их соплеменников с тем же оружием. Все они желали ехать с нами. По прибытии в Тозари нас встретила мертвая тишина. Не горел ни один дом. Я с облегчением поняла, что слухи о беспорядках не соответствовали действительности. Мы ходили от хижины к хижине. Везде было пусто, почти все жители сбежали. Как и в Тадоро остались только пожилые мужчины нуба. Я попыталась их успокоить, сказав: «кулло кирре» («все ложь»), «кулло детте, детте» («все очень, очень далеко»). Мы сели вместе, разожгли лагерный костер, и старики нуба рассказали мне, что они здесь переживали раньше, при англичанах. Им казалось, что грозные британцы пришли снова. С трудом, но я все же сумела объяснить, что это вовсе не так.

Между тем в Тадоро объявился некий арабский торговец с семьей. Хотя нуба были очень миролюбивы, эта ситуация могла привести к обострениям отношений с арабами. В горах Нуба арабские торговцы жили обособленно. Они обменивались с нуба: жемчуг и пестрые платки — на зерно, табак или хлопок. Араб и его семья были смертельно перепуганы ужасными слухами. Я перевезла их автобусом в Рейку, где они почувствовали себя в относительной безопасности. Но, как говорят, не делай добра — не получишь зла. Как я позднее узнала, арабский торговец заявил на меня в полицию Кадугли, что я, вероятно, «шпионка» шиллуков и динка, проживавших неподалеку. Эти абсурдные утверждения легли в папку тайной государственной полиции в Хартуме и позже, как следствие, явились причиной отказа в выдаче мне въездной визы накануне следующей запланированной экспедиции в Судан. В доказательство своих обвинений араб заявил, что мы связывались с врагами суданцев при помощи «световых сигналов». Под этим он подразумевал съемку со вспышкой, которую в мое отсутствие проводили Дитер и Вальтер. Они снимали нуба, вооруженных копьями. Позже, обосновывая, доносчик утверждал, что я натравливаю чернокожее племя на арабов, так как я разговариваю на языке нуба и месяцами проживаю в их поселении.

Слухи о беспорядках, распространявшиеся молниеносно, все же имели под собой реальную почву. Оказывается, в нескольких километрах к югу от Тозари произошли бои между шиллуками и суданскими солдатами. Поднявшаяся из-за этого паника перешла и на соседние поселения.

И на следующий день наши нуба не появились. Первые прибыли только через пять дней.

В нашем распоряжении оставалось очень мало времени для съемок в серибе. Но я не смогла его использовать. Все ринговые бойцы Тадоро — десять молодых мужчин, среди них также Нату и Туками, — получили приказ, отправиться в Кадугли в тюрьму.

К счастью, это никак не было связано с беспорядками. Произошло следующее: два молодых нуба украли двух коз и пригласили на праздничный обед нескольких лучших ринговых бойцов. Подобного еще никогда не случалось. Обычно в таком праздновании принимали участие два-три нуба. При большом же количестве участвующих гостей скрыть трапезу, естественно, оказалось невозможно. Сообщили Маку, вождю масакинов. По закону нуба, не только сам укравший козу приговаривается по меньшей мере к трем месяцам тюрьмы — подобное наказание ждет каждого, кто съел хотя бы кусочек козлятины. И это коснулось теперь всей элиты ринговых бойцов Тадоро, в том числе Нату, Туками и Диа. Поэтому мы не смогли закончить съемки в серибе.

Судебное заседание проходило каждую пятницу в Рейке, резиденции Мака. Совместно с многими вождями деревень выносился приговор. Заседание, происходившее под кронами больших тенистых деревьев, продолжалось несколько часов. Меня удивило, что все обвиняемые прибыли без охраны, полностью свободными. От следствия никто не увиливал. Родственники тоже пришли и сидели кружком вокруг «преступников», которых вызывали поодиночке.