искрящийся ствол, сложили крылья. Мерцание угасло, но музыка изменилась. Теперь в ней звучали зачатки мелодии, такой же жаркой, как дух Ариэн. Как её изначальная суть.

Первородный огонь сотворён для дарения света и тепла, моя Владычица!

Желаешь сияющей славы?

Да, Владычица! Но что дурного в этом?

Нужен ещё один дух. Вдвоём нам не справиться с силой брата Мелькора.

Бабочки вспорхнули, закружились и скрылись среди травы и цветов.

***

— Предстоит много работы, Арафинвэ, — серьёзно сказал Владыка Манвэ, проходя с эльфом по длинному коридору. Вокруг в волшебном сиянии оживали скульптуры, олицетворяющие телесные облики Валар и Майяр, роспись на стенах изображала пейзажи Валинора в разное время.

— Я готов ко всему, — с благоговейной уверенностью произнес, кланяясь, Арафинвэ. Он не замечал убранства дворца, любуясь лишь сиянием Вала.

— Сухостой должен быть убран. Во всей Земле Валар. Большинство растений погибло, несмотря на наши усилия. Йаванна будет давать семена, их необходимо сеять сразу, на освободившиеся территории.

— Я распоряжусь, чтобы заготовили инструменты для работы! — едва не побежал исполнять волю Владык Арафинвэ.

— Приступайте, как можно скорее, — улыбнулся Манвэ. — Сухостой слишком хорошо горит. Все деревья, кусты и высокую траву свозите к Таникветиль. Даже мёртвые растения могут послужить нам в последний раз.

***

«Любовь — это самопожертвование, — повторял себе Майя Тилион слова Владыки Манвэ. — Если твоя избранница выбирает не тебя, если смысл её пути не есть любовь, ты должен отпустить её или присоединиться».

— Но я не хочу ни того, ни другого! — с горечью прошептал Тилион. — Мне не нужна слава, мне не нужен свет, мне нужна Ариэн!

Но… Любовь — это отречение от всего, кроме любви.

Берега Средиземья близко...

Вала поднялся с трона и взял в руки корону, лежавшую на специально сделанной для неё подставке.

— Как вы засияли, творения Феанаро Куруфинвэ! — криво улыбнулся Мелькор. — Злой огонь в вас загорелся! Но-но, не кусайтесь, я не повторю своей ошибки.

Надев корону, Вала Мелькор направился к выходу из твердыни. Подземные коридоры, чёрные и ажурные, мрачно-изящные в своей пугающей красоте могли казаться бесконечной чередой зеркал или уходящей в ничто системой арок и колонн. Крепость в одночасье обращалась непроходимым лабиринтом, состоящим из стекла и заострённых копий, если на то была воля хозяина. Но сейчас Вала Мелькор хотел просто пройти к дозорной башне, замаскированной чарами под обыкновенную скалу со снежной шапкой на вершине, поэтому его твердыня изменила облик, выпрямив пути и осветив нужный коридор.

Вала Мелькор прислушался. Что за странная мелодия? Это же… нет. Не может быть. Или может? Но… как? Ошибки быть не могло: Хозяина Севера, как называли Мелькора в Средиземье, окутала музыка Изначальной Песни Творения. И настоящим чудом стало то, что это пели Сильмарили. Раньше такого никогда не случалось, Вала даже не знал, что Камни на это способны.

— Мои крошки, — улыбнулся Мелькор, — вы полны сюрпризов. Что же заставило вас петь? Папа приехал? Что ж, я ждал его. Очень ждал.

***

— Объявляем всеобщую мобилизацию! — скомандовал Вала Мелькор созванным в спешном порядке военачальникам. — Всех орков, поселившихся за границей Ангбанда, собрать в войско, выстроить охраной у внешней стены. В случае атаки пошлем на передовую. Основные силы пусть готовятся, и пошлите разведку. В бой с ходу не бросаться. Только по команде. К морю отправляйте орков, обученных речи врагов. Но пусть не выдают своё знание. Пусть заморские эльфы не ожидают, что их язык известен моим храбрым воинам. На этом пока всё. Выполняйте!

***

Лодка скользила по чёрной, блистающей отражениями звёзд поверхности моря, лёгкая рябь бежала по воде, ветер едва ощущался. Берег остался далеко позади.

— Милая, можешь вылезать, — сидевший на вёслах молодой эльф-авари потормошил лежащее на дне одеяло.

Плотная ткань зашевелилась, из-под нее показались каштановые волосы, потом карие глаза. Большие, глубокие. С задорным огоньком. Запретная любовь — что может быть слаще?

— Я верю, — улыбнулись губы, открывшиеся, когда одеяло соскользнуло ниже, — что однажды ты, моё сокровище, построишь корабль с золотыми парусами, и мы уплывём на нём за море. Там никто не помешает нашей любви. Там не будет моего отца. И там все равны: дети вождей, воинов, колдунов и охотников. Все. Все могут жениться друг на друге.

Молодой эльф обнял возлюбленную за талию, стал целовать ярко очерченные алые губы, спустился по шее на грудь…

— Что это, милый? — вздрогнула вдруг дева, устремив взгляд на горизонт. — Смотри!

***

— Это… Мне не кажется?

Сидевший на берегу эльф, пьющий перебродивший сок яблок с мёдом, вскочил на ноги, едва не выронив бутыль. Его двое друзей отложили охотничьи луки и тоже встали.

— Кажется, мы выпили слишком много…

— Но нам не может казаться одно и то же!

— Сообщим вождю! Быстрее! Собираемся!

— Но мы ушли давно, а охотиться не начинали. Как объясним, почему без добычи?

— Ладно, поймаем что-нибудь и пойдём к вождю.

***

Поросшие густым кустарником скалы надёжно укрывали отряд от посторонних глаз, зато с вершин было прекрасно видно море до самого горизонта.

— Господин был прав, — сощурился орк, облизывая изогнутый нож, — плывут корабли. Пророчество сбылось. Грядёт большая война, после которой все погибшие герои, убившие много врагов, переродятся в священной земле. Кровь и смерть — вот путь к свету! Вы, мои храбрецы, готовы пожертвовать своей шкурой ради счастья после смерти?

Ответ был однозначно утвердительный. Счастья и света хотелось всем.

***

«Именем Создателя Эру Илуватара приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль! Клянусь вечно преследовать огнем и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, кое завладеет или попытается завладеть Сильмарилем, будет хранить у себя или станет препятствовать отвоевать святыню рода Феанаро Куруфинвэ! Да падёт на меня вечная тьма, если отступлюсь от своего Слова! Клянусь! Клянусь! Клянусь! — Феанаро говорил тихо, закрыв глаза, сжимая до боли в пальцах украшенную рубинами рукоять меча. — Клянусь отомстить за твою боль, отец! Клянусь, что пойду до конца! Ты навеки в моём сердце».