— Oui, bonsoir[17].

На спине у него висел мешок, а шорты он сменил на брюки. Казалось, они были в драке, которую однозначно проиграли.

— Ты учишь французский? — спросил Маттео.

— Немного, — вспыхнув, ответила Софи. — Это непросто.

— Очень просто. Я знаю собак, которые говорят по-французски. И даже голубей.

— Это другое.

— Почему?

— Я же не голубь! — Вдруг ей в голову пришла одна мысль. — А ты долго учил английский? Все французы говорят, как ты?

— Je ne sais pas[18]. Я всегда его немного знал. Есть один бар, куда захаживают английские дипломаты. Там есть дворик. На своей крыше я слышу их разговоры. А читать я научился, пока был в… — Он осекся.

— Пока был где?

— В приюте. — Он покачал головой, словно пытаясь вытряхнуть воду из ушей, и тотчас сменил тему. — Слушай, я забыл спросить… Я живу на одной из самых высоких крыш Парижа. Ты боишься высоты?

— Думаю, нет. Я ведь здесь?

— Но здесь совсем не высоко! Мы почти на тротуаре. Ты настоящей высоты не боишься?

— Кажется, нет, — сказала Софи и опустила глаза.

— О…

— Вроде бы нет.

— Тогда тебе нельзя со мной. Этого недостаточно. Прости.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Стой! Я просто скромничаю!

— Но ты ведь сказала…

— Я совсем ее не боюсь, — заверила его Софи. — Я ее обожаю.

Маттео был явно не из тех, кто понимает смысл скромности, а рисковать Софи не могла, ведь он грозился оставить ее одну.

— Обожаю, — повторила она.

— Тогда не говори того, во что не веришь. Готова?

— Да. — Софи показалось разумным сменить тему. — Где ты живешь? — спросила она. — Неподалеку?

— Да. Но не на этой улице. Эта улица слишком бедная.

— Разве? Хм… — Софи эта улица казалась роскошной — на ней стояли изящные деревья и высокие фонари. — Но какая разница? — Она взглянула на его одежду и на грязную челку. — Ни за что бы не подумала, что ты такой сноб.

— У меня полно причин, — высокомерно бросил Маттео.

— Каких, например? Расскажи. Мне ужасно интересно.

— У бедных домов крыши обычно покатые, а у богатых — плоские. На покатых крышах неудобно. Бедные дома… непредсказуемы. Никогда не угадаешь, не провалишься ли сквозь шифер. А еще они слишком низкие. Особенно на… ach, banlieues… на окраинах, наверное? Там, где только жилые дома — ни контор, ни церквей? Я туда никогда не хожу — там дома слишком низкие.

— Правда? Всегда?

— Почти всегда. Все как с людьми: богатые дома высокие, бедные — низкорослые.

— Но какая разница?

— А сама как думаешь?

Софи взглянула на крыши.

— Потому что тебя увидят с улицы, если дома слишком низкие?

— Oui. А так я хожу куда угодно. По ночам. Днем я не высовываюсь.

— А в парках ты гуляешь?

«Я бы гуляла, — подумала Софи, — если бы могла».

— Non. Конечно, нет.

— Почему? Ведь здорово, когда весь парк в твоем распоряжении. И еду там можно найти.

— Я никогда не спускаюсь на землю. Уже много лет. На крыше тебя не поймают.

— Никогда? — удивилась Софи. Казалось, это невозможно. — Но что, если тебе надо пересечь улицу? Между крышами?

— Я перелезаю по деревьям. Или по фонарным столбам.

— И никогда не… переходишь дорогу?

— Non.

— Почему?

— Это опасно, — ответил Маттео.

— Знаешь… — Голос Маттео звучал подозрительно резко, но Софи не могла удержаться. — Вообще-то большинство людей сказало бы, что все наоборот.

— Большинство людей глупцы. На земле легко попасться. Там все попадаются.

— Попадаются? — Софи пыталась разглядеть его лицо в темноте. Оно казалось серьезным. — Тебя кто-то ищет?

Маттео не ответил на ее вопрос.

— Так ты хочешь посмотреть, где я живу?

— Да! Сейчас?

— Сейчас!

Не оглядываясь, чтобы проверить, бежит ли она следом, Маттео бросился вперед.

Когда Маттео стоял на месте, он был весьма необычным человеком. Когда он бежал, он был просто невероятен. Он казался гуттаперчевым. Он пригибался к земле и использовал руки, словно дополнительную пару ног. Софи гналась за ним как можно быстрее и тише, то и дело спотыкаясь и падая. На ее коленках вскоре не осталось живого места.

Маттео не останавливался целых десять минут. Софи бежала за ним, балансируя на коньках покатых крыш, ускоряясь на плоских и перепрыгивая небольшие промежутки между ними. Дважды, когда дома становились выше, Маттео показывал ей, как подняться по водосточной трубе, чтобы залезть на следующую крышу.

— Что до водосточных труб, тут своя хитрость, — сказал Маттео, вниз головой болтаясь на одной из них. — Подтягиваясь на руках, нельзя болтать ногами, чтобы тебя не заметили из окна. Такие вещи люди часто замечают.

Софи лезла по трубе молча. Ногти жутко скрежетали о металл, но в целом труба не слишком отличалась от дерева. Когда она вылезла на крышу и снова оказалась рядом с Маттео, тот кивнул. И почти улыбнулся.

— Неплохо, — заметил он. — В следующий раз не разводи колени. Так держаться проще. Но ты молодец. Хорошо лазаешь.

Софи вспыхнула от удовольствия. Маттео побежал дальше. Под их ногами спал Париж.

Вскоре они оказались в районе, где было полно флагов и больших, парадных зданий. Крыши становились шире и длиннее, и Маттео бежал все быстрее. На покатой крыше какой-то часовни Софи оступилась, и ее желудок сделал сальто. Схватившись за крест, чтобы не упасть, она остановилась, чтобы перевести дух.

Шумел ветер, а на другой стороне дороги с фонаря, обхватив его ногами, спускалась какая-то тень.

Софи увидела ее. Точно увидела. Но когда она откинула волосы с лица и снова посмотрела на фонарь, девочка уже пропала.

Через несколько минут она догнала Маттео.

— Маттео! Ты ее видел? Девочку? Кто это?

— Я ничего не видел. Тебе показалось. Наверное, просто бумажный пакет.

— Не просто бумажный пакет! А девочка!

— Может, старый воздушный змей. Или наволочка. Пойдем. — Он хрустнул костяшками и побежал дальше.

Через десять минут Маттео снова остановился. Им оставался один прыжок до высокой, горбатой крыши. В лунном свете она казалась зеленоватой.