В два часа ночи появился мальчишка. Он сидел, притаившись за трубой, в двух крышах от Софи. Она заметила его, но мальчишка, кажется, этого не понял.

— Я тебя вижу! — крикнула она. — Я не сдамся!

Она сделала колесо. Такого непокорного колеса парижские крыши точно еще не видели.

Софи сплюнула. Она была на взводе и чувствовала себя очень сильной. Вряд ли, конечно, ее мускулы успели укрепиться, ведь на это, как подозревала Софи, нужны были месяцы, но сейчас она нуждалась в них и они словно бы пробудились специально для нее. Она стала похожа на кошку — более гибкая, более готовая к прыжку. Пожалуй, неплохо было иметь мускулы. С ними легче дотянуться до мира.

На крыше бушевал ветер, который бросал ей сажу в глаза. Волосы Софи заколола в пучок попавшейся под руку веточкой.

Темнота на крыше была еще темнее — непроглядная, безмолвная. На улице темнота кажется обычной и ничем не примечательной, как черная доска. Здесь, наверху, она казалась полна невидимых птиц и городских шепотов. И пахло здесь тоже по-другому. Софи решила, что на улице можно различить лишь несколько метров запахов, но здесь сливались запахи всех булочных и зоомагазинов Парижа, и в результате получался густой, удивительный, упоительный запах.

С крыши луна казалась вдвое больше и втрое прекраснее. Если на что-то и стоило потратить время, так это на созерцание луны с одной из крыш.

Софи представила маму здесь, среди звезд. Мамам самое место на крышах.

Софи перешла на соседнюю крышу, а потом перепрыгнула метровый зазор до следующей и пробежала еще три.

— Маттео! — крикнула она. — Я знаю, ты меня слышишь! Я не сдамся! Я буду и дальше обследовать окрестности! — А затем нерешительно, чувствуя ужасную неловкость, Софи прокричала в темноту: — Мир? Друзья?

Где-то внизу заржала лошадь. Казалось, даже лошадь над ней посмеялась.

Обратно Софи бежала — бежала, а не семенила по крышам. Ее сердце билось так часто, что стучало прямо по ребрам. Ветер трепал ей одежду и волосы, но она бежала ровно. «Должно быть, это настоящий рай», — думала она. Она чувствовала себя уверенной, как ворон. Что бы там ни говорили о воронах, думала Софи, кажется, они точно знают, что делают.

Софи готовилась к встрече с комиссаром полиции, как другие люди готовятся к войне. Она умылась холодной водой и пригладила брови слюнями. Она натерла лавандой запястья и шею. Она встала перед зеркалом и потренировалась изображать невинность. Она начистила ботинки, поплевав на них, и оттерла от чулок все масло и птичий помет.

— Такое впечатление, — сказал Чарльз, когда они встретились у входа в гостиницу, — что ты собралась петь соло в церковном хоре.

— Правда? — Софи завязала косичку узлом и спрятала ее под шляпу. — На это я и надеялась.

— Правда. Такое впечатление, что у тебя есть по крайней мере один пони. На себя ты совсем не похожа. Молодец.

* * *

Пока они шли по улицам, Софи смотрела на Париж новым, критическим взглядом. Она запрокинула голову и, сама того не замечая, оценивала крыши. Эта слишком крутая, а вот эта слишком низкая. Вот эта в самый раз, но слишком уж на ней шаткая водосточная труба.

Залезть на крышу полицейского управления, подумала Софи, когда здание показалось впереди, было бы просто замечательно. Крыша была плоской, а водосточная труба была сделана из толстого железа. Они вошли внутрь, и Софи напряглась. На крыше она чувствовала себя гораздо уютнее, чем в этом здании.

Встреча состоялась в комнате с высоким потолком и массивной мебелью. Казалось, комнату специально обставили таким образом, чтобы Софи ощутила себя ничтожной. У двери стоял караульный.

Сразу стало понятно, что это не встреча, а засада.

Комиссар не поднялся, чтобы их поприветствовать, а лишь махнул на два стула.

— Бонжур. Добрый день, — сказал он с сильным французским акцентом, и голос его прозвучал очень усато.

— Прошу, присаживайтесь, мистер Максим, мисс Максим.

Софи сначала села и лишь потом поняла, что он сказал. Когда до нее дошло, она вскочила на ноги и бросилась к двери.

— Чарльз! — воскликнула она. — Давай же! Бежим!

Но Чарльз не сдвинулся с места. Он стоял в самом центре комнаты, держа в руке свой зонт. Лицо его было сурово. Он был похож на солдата. Софи держалась за ручку двери.

Комиссар улыбнулся.

— Я сказал бы «Добро пожаловать в Париж», но на самом деле я вам не рад.

— Что происходит? — спросил Чарльз. — Вы собираетесь меня арестовать?

— Non. Я собираюсь дать вам выбор. Присаживайтесь.

— Какой же это выбор? — Чарльз остался на ногах.

— Прошу, присаживайтесь. У нас прекрасные стулья. Софи не пошевелилась. Чарльз сел.

— Какой выбор вы намерены мне предложить?

— Очень простой. Если вы не прекратите свои глупые поиски и не покинете страну, я отправлю вас в тюрьму. — Ноздри комиссара раздулись, словно от одной этой мысли ему стало приятно.

— Понимаю. Что ж, спасибо за прямоту. Могу я поинтересоваться, почему вы раньше этого не сделали?

— Полагаю, мы хотим избежать шумихи si possible. Non?[15]

— Нет, — сказала Софи. — Я лично за шумиху. Мне нужно ее найти.

— Девочка, — начал комиссар, повернувшись к Софи, и вся обстановка комнаты словно бы сгрудилась у него за плечами. — Écoutez-moi. Послушай меня. «Королева Мария» затонула. Ни одна женщина не выжила. Списки пассажиров, адреса, платежные ведомости, страховка — все погибло вместе с кораблем. У меня нет желания копаться в этой истории. У тебя нет желания оказаться в приюте. Мы прямо близнецы, не находишь?

— Я вас ненавижу, — прошептала Софи. — Ненавижу.

— Даю вам день, чтобы купить билет обратно в Англию. Рекомендую порт Дьепа. Там прекрасно в это время года.

Чарльз поклонился.

— Как видите, моя юная подопечная до сих пор в вас не плюнула. Я восхищаюсь ее выдержкой.

На мгновение Софи показалось, что Чарльз сам плюнет в комиссара — он вздернул подбородок, словно готовясь к плевку, — но в конце концов он просто взял ее за руку и повел к выходу.

Они прошли сотню метров по коридору, пока не скрылись с глаз караульного, а затем Чарльз едва слышно выругался и бросился бежать. Софи едва за ним поспевала. Шляпа слетела у нее с головы, но она не стала ее поднимать. Они вылетели из огромных дверей, пронеслись мимо потрясенного привратника и оказались на залитой солнцем улице.