— Я умираю!

Из правой руки Нельсона фонтаном хлестала кровь. Мушкетная пуля раздробила ему кость выше локтя. Несмотря на весь ужас ситуации, мальчик не растерялся. С помощью одного из матросов он затащил отчима в шлюпку. Затем сорвал с шеи свой шелковый платок и туго перевязал им руку выше локтя. Чтобы Нельсон не видел своей обезображенной руки и обилия крови, Джосая прикрыл раздробленную руку адмиральской треуголкой. Затем юный мичман велел матросам взяться за весла и повез Нельсона на ближайший из кораблей. Этот короткий переход был далеко не простым, так как испанцы простреливали из пушек всю гавань. Умело уклоняясь от ядер, они сумели вернуться.

В адмиральском салоне его уже ждал хирург, вместо анестезии — два стакана рома. Кость оказалась раздробленной, и врачу пришлось ампутировать руку чуть не до плеча. Во время операции Нельсон не издал ни звука, иногда лишь глухо стонал и кусал в кровь губы.

Из медицинского журнала линейного корабля «Тезей»: «Адмирал Нельсон. Открытый перелом правой руки, причинен пулей мушкета; пробита кость выше локтевого сустава, разорвана артерия. Рука незамедлительно ампутирована, раненому дан опиум».

Пока Нельсон лежал на операционном столе, капитан Трубридж, возглавивший десант, попал под перекрестный огонь крепостных пушек и выбросил белый флаг. Песчаный берег был завален трупами матросов и солдат. Из числа высаженных десантников вернуться посчастливилось немногим. Часть погибла еще по дороге к берегу, часть была расстреляна прямо на пляже, остальных расстреляли пушками уже на обратном пути. На корабли вернулись лишь жалкие остатки.

Всего погибли 114 офицеров и матросов, еще больше были ранены. Это значительно превышало потери английского флота при Сент-Винсенте. Таким образом, испанцы рассчитались с Нельсоном за позор Сент-Винсента, и хотя потерь в кораблях англичане не имели, оплеуху они получили увесистую: вместо бочек с золотом — саваны с мертвыми телами.

…Британские корабли покидали рейд Тенерифе. Нельсон отлеживался в своем салоне, страдая не только от болей в кровоточащей культе, но и от осознания того, что именно он явился главным виновником поражения. Ему было совершенно очевидно, что известие о неудаче при Тенерифе погасит славу Сент-Винсента, а недруги и недоброжелатели вновь припомнят ему и внеочередной адмиральский чин, и дворянство, славу и внимание короля. Раздадутся голоса, требующие судить его за напрасную гибель нескольких сотен людей и за позор британского флота.

Соединившись с флотом, Нельсон все еще пребывал в тяжелейшей депрессии. Адмирал Джервис отнесся к нему с полным пониманием. Об этом говорит хотя бы тот немаловажный факт, что из уст своего начальника Нельсон не услышал ни единого упрека по Тенерифской операции. Конечно, в том, что произошло, была немалая вина и самого Джервиса, который поддался на уговоры Нельсона и прельстился злосчастным «золотым галеоном».

* * *

Несмотря на все свои обещания оставить Нельсона в строю, Джервис, да и сам Нельсон, понимал, что без квалифицированного домашнего лечения ему на ноги не подняться. А потому, несмотря на слабые протесты раненого, адмирал Джервис дал ему отпуск по ранению и отправил в Англию поправлять здоровье. Итак, спустя четыре года после убытия на «Агамемноне» Нельсон вернулся на родину.

Воспоминания о Нельсоне того периода остались в мемуарах жены тогдашнего первого лорда Адмиралтейства леди Спенсер: «Когда я впервые увидела его в приемной Адмиралтейства, я подумала: какой странный человек. Он только что вернулся с Тенерифе, где потерял руку, и казался таким больным, что на него было тяжело смотреть. Создавалось впечатление, что человек этот «не в себе», поэтому, когда он заговорил и обнаружил блестящий ум, это было полной неожиданностью. На нем сосредоточилось все мое внимание».

Даже самые восторженные почитатели Нельсона среди английских историков вынуждены признать, что Тенерифская операция с самого начала была чистейшей авантюрой, из которой не могло выйти ничего путного. Известный английский адмирал У. Джеймс писал в 1948 году: «Как могло случиться, что контр-адмирал… допустил эту грубейшую тактическую ошибку? Объяснение состоит в том, что… как он сам говорил, его гордость была уязвлена провалом его плана. И его сознание… на какое-то время было помрачено эмоциями, которые не должны воздействовать на принятие решений в ходе сражения». Что и говорить, при Тенерифе Нельсона подвели его гордыня и безрассудный азарт.

Именно благодаря своему тяжелому ранению Нельсон сразу же был возведен народной молвой в ранг мученика, а потому и не понес никакого наказания за тенерифскую неудачу. Чрезвычайно помогла Нельсону и пресса, создавшая образ героя-страдальца. Все газеты превозносили его роль при Сент-Винсенте и обвиняли других за Тенерифе. Главным виновником поражения объявили Джервиса, который поставил перед несчастным Нельсоном невыполнимую задачу. Храбрый Нельсон, выполняя приказ, потерял руку, а его начальник сидел в своей флагманской каюте за сотни миль от места боя… Джервис ничего ответить в свою защиту не мог, так как в это время находился далеко в море. Нельсон же и не подумал защитить своего начальника, поведав правду о том, кто был действительным вдохновителем тенерифской авантюры. Именно в эти дни простой народ Англии узнал о Нельсоне и сразу же полюбил его. Ведь в отличие от большинства других адмиралов, Нельсон был таким же, как многие из них, — сыном обычного сельского священника, ведь в отличие от подавляющего большинства холеных и самодовольных тучных адмиралов, маленький и тщедушный, он был весь покрыт боевыми ранами. Дотошные газетчики вызнали и о бедности израненного героя, что тоже прибавило ему популярности в народе. Удивительно, но тенерифское поражение принесло Нельсону славу не меньшую, чем победа при Сент-Винсенте.

А вскоре король Георг III лично вручил контр-адмиралу звезду ордена Бани. Это говорило о многом, ведь обычно ордена вручали командующие флотами.

— Требование его величества совершать новые подвиги во славу Англии дороже мне всех наград! — объявил после награждения Нельсон своим близким. — Потерю же своей руки я не считаю препятствием, и пока у меня останется хоть одна нога, на которой могу стоять, я не перестану сражаться за моего короля и мое Отечество!

Эти слова Нельсона каким-то образом попали на страницы газет и еще более прибавили ему популярности.

Помимо награждения орденом Бани король назначил Нельсону ежегодную пенсию в тысячу фунтов. Сумма для Нельсона поистине фантастическая!

Художники наперебой просили написать портрет героя двух жестоких битв. Довольный Нельсон охотно позировал. Почти в каждом магазине теперь продавались репродукции наскоро написанных сюжетов.

Что касается Фанни, то, думается, ей было нелегко увидеть вместо молодого и милого мужа однорукого и одноглазого седого калеку, однако она ничем не выдала своей тревоги.

Несколько месяцев Нельсон залечивал свою тяжелую рану, которая причиняла ему много страданий. Фанни в это время показала себя настоящим и преданным другом. Она не отходила от мужа ни на шаг, была ему и слугой, и нянькой, и медсестрой. Сама меняла повязки на медленно заживающей культе, кормила, читала книги и газеты, помогала разрабатывать левую руку, ободряла и развлекала. Наверное, Горацио и Фанни никогда еще не были столь близки душой и сердцем, как в эти месяцы.