Затем восставшие обратились с письмом в английский парламент. Это уже само по себе было неслыханно, но еще более поразительным был сам текст этого матросского письма: «Соотечественники! Нам нужно объяснить свое поведение. Министры его величества знают, что наши намерения исходят из закона гуманности, чести и безопасности народа, с давних пор брошенных под ноги теми, кому следовало бы быть его друзьями и защитниками собственности и законов.

Пресса допускает ложь и заставляет вас верить вещам, столь же далеким от наших целей, как далеко поведение правителей от чести и приличий. Мы, несшие тяготы утомительной и позорной войны, — станем ли мы жертвами тиранов, которыми подлые мошенники, раззолоченные и разжиревшие, утопающие в изобилии и роскоши, намерены обременить вас?

Мы, взбиравшиеся среди бурь и военной грозы по качающимся снастям на смертельную высоту гнущихся мачт, — будем ли мы терпеть, чтобы с нами обращались хуже, чем на улицах Лондона с собаками?

Мы, кто в яростной схватке сбивали и покоряли гордого врага, защищая берег от нашествия, ваших детей от смерти и ваше имущество от грабежа, — будем ли мы марионетками в руках своры людей, добывших титулы, награды и богатство благодаря нашим рукам? Нет! Настал век разума наконец! Мы долго пытались найти в себе человека, теперь мы себя нашли.

Мы бесконечно далеки от мысли о ниспровержении правительства нашей любимой родины. Мы самого высокого мнения о нашем короле, и мы убеждены, что не по его указанию принимаются против нас меры, дабы лишить нас прав человека.

Соотечественники! Вы и отдаленно не можете представить условий, в которых мы живем уже не один год. В Риме были Нерон и Калигула, но они есть и во флоте Британии. Без следов добродетели, способностей, образования, они позволяют себе позорные жестокости над теми, кто из-за нужды или патриотических чувств поставлен под их власть. Они пребывают под светилом благополучия, а мы — незачем объяснять, кто мы, — работаем под страхом мучений, которые только может придумать бесчеловечный скот.

Матросы Британии — львы великодушные и благородные. Никто не должен причинять им вреда. До сих пор мы работали для вас и для нашего короля. И теперь мы вынуждены подумать о себе. Многие из нас были в плену и с начала войны не имели ни фартинга. Разве мы не имеем права на жалобу? Да прикажет король уплатить нам, и огорчение, которое мы доставили ему, будет уничтожено, и мы с энергией приступим к любимому делу для защиты нашей родины. Но до вашего согласия на наши требования мы решили остановить всю торговлю и перехватить все продовольствие ради нашего существования.

Военное командование повысило себе плату, чтобы закрепостить и оскорбить нас. Но нас не испугать! Наш девиз: «Бог и мое право!» (Этот девиз начертан на гербе Англии. — В.Ш.), и мы презираем попытки обмануть нас Мы не склонны следовать примеру соседней страны, хотя и могли бы. Но мы хотим лишь добиться того, чего требуем, пусть даже дорогой ценой.

Соотечественники! Мы открыли проделки правительства, снабжающего наших врагов товарами. Возможно, что спустя несколько дней мы придем к большому открытию. Дорогие соотечественники! Мы ваши преданные и любящие братья!»

Не считаться со своим восставшим флотом английское правительство не могло. Полным ходом шли боевые действия, и надо было что-то срочно решать. Поэтому парламент в считанные дни принимает закон об удовлетворении части требований восставших, и в первую очередь — об увеличении им денежного содержания. Затем король подписал указ об амнистии всем участникам восстания. Указ зачитали на кораблях и продемонстрировали матросам королевскую печать. Накал восстания сразу спал. Среди матросов начался разброд: одни хотели продолжать борьбу, другие, которых было большинство, считали, что уже добились своего, и продолжение мятежа считали опасным делом. Постепенно офицеры возвращались на корабли и брали власть в свои руки. Вскоре порядок в британском флоте был восстановлен. В Лондоне вздохнули спокойно — и тотчас же забыли о дарованной амнистии, среди матросов начались повальные аресты.

Предвидя такое развитие событий, зачинщики восстания бежали в Голландию и Францию. Не бежал лишь Ричард Паркер, безусловно, понимавший, что ему пощады не будет. Так оно и случилось.

В течение трех месяцев на борту линейного корабля «Нептун» шли заседания военного суда. В результате вынесенных приговоров были повешены 25 человек, несколько сотен избиты плетьми. К повешению был приговорен и Паркер, державшийся на суде с большим достоинством. Он отказался просить короля о помиловании и 30 июня 1797 года был вздернут на рее «Нептуна».

Что касается флота графа Сент-Винсента, то матросские волнения не обошли стороной и его. Однако энергичному командующему все же удалось удержать власть в своих руках.

9 июля 1797 года он собрал весь свой флот у Кадиса. Команды были выстроены на палубах. Затем на виду всего флота на флагманском «Сент-Джордже» были повешены четверо зачинщиков.

Было воскресенье, а согласно старой английской традиции, в этот день казни никогда не проводились, но Сент-Винсент так спешил расправиться со смутьянами, что наплевал на все традиции. Часть офицеров во главе с младшим флагманом вице-адмиралом Томпсоном возмутились таким неуважением к неписаным флотским законам. Томпсон написал главнокомандующему письмо, в котором просил не нарушать установленных порядков и не осквернять воскресенье казнями.

— Мне не нужны слюнтяи! — в бешенстве топал ногами Сент-Винсент, прочитав письмо своего младшего флагмана. — Я лишаю его права командования! Пусть немедленно спускает свой флаг!

В тот же день вице-адмирал Томпсон был лишен своей должности и отозван в распоряжение Адмиралтейства. Казни состоялись в точно установленное время. Что касается Нельсона, то он был полностью на стороне своего главнокомандующего.

— Какая разница, в какой день вешать! — возмущался Нельсон тем же воскресным вечером в адмиральском салоне «Сент-Джорджа». — Главное, чтобы наказание свершилось! Будь сегодня даже не простое воскресенье, а Рождество, то вожаков восстания все равно следовало бы казнить!

— У восставших ныне остался последний оплот — порт Грейт-Нор, но и там их усмирят в течение нескольких дней! — удовлетворенно заметил граф Сент-Винсент.

— Сэр! — вскочил со своего стула Нельсон. — Я посчитал бы за честь командовать кораблем, который вы отправите на усмирение мятежников!

— Там управятся и без нас! — хмыкнул адмирал, пристально поглядев на своею подчиненного.

(Пройдет совсем немного времени, и Нельсон все же запятнает свое имя казнями, причем такими, в которых не было никакой необходимости.)

— С матросским мятежом мы сегодня покончили, но меня волнуют мои офицеры! — поморщился граф Сент-Винсент. — Я боюсь неосмотрительных разговоров среди них и вредной привычки обсуждать полученные приказания!

На требование Лондона объяснить свое поведение относительно воскресных казней Сент-Винсент ответил: «Я надеюсь, что епископы не осудят меня за осквернение воскресенья… Преступники просили дать им пять дней для приготовления к смерти — за эти дни они успели бы организовать еще пятьсот заговоров».