Хоаххин ощутил вибрирующую слабость в задних лапах, и его толстая мохнатая жопа опустилась на жесткий пол.

– Значит, я все-таки умер?

– К сожалению, нет.

Собеседник, мягко, по-кошачьи, и одновременно стремительно сделав несколько шагов, подошел к нему вплотную.

– А ребята мои?

– К сожалению, да.

– А как же все это – черный дракон, наши скитания, этот вот ледяной вор, мы ведь…

Собеседник как-то совсем по-человечески кашлянул в кулак и положил руку на голову Хоаххину так же, как он сам когда-то делал это в «Зоопарке». В этот момент картинка вокруг опять поплыла, холл, зеркало, металлическая дверь, ведущая в ангар, ригеля замков, все это, словно несмелый рисунок акварелью на мокрой бумаге, стало перемешиваться, растекаться…

– Фантазия у тебя богаааатттттттааааааааааяяяяяяяяяяяяяяяяяяя…

* * *

Белый песок вновь кружил вокруг него, вдохновенно вальсируя и забиваясь в нос. Он опять вернулся к тому самому месту, с которого начинал, но теперь он был один. В том смысле, что его друзья не стояли возле него. Но где-то совсем рядом, словно за тонкой перегородкой коммунальной квартиры, он слышал их многочисленные приглушенные голоса. Как и в первый раз, стена песка медленно оседала, и перед ним вновь начал проявляться силуэт старого каменного строения, напоминающего замок. В детстве, прыгая в короткие летние дни между серых скал в предгорья белой пустоши под присмотром вездесущей кухарки Мины, Хоаххин представлял себя великим воином, повелевающим муравьями, жуками, паучками и бабочками, снующими вокруг него. Из небольших камешков он выстраивал на пути этой армии насекомых «неприступные» башенки, с окнами-бойницами, в которых прятались его враги, а его армия бросалась на штурм этих неприступных стен. Так, значит, первый бастион он преодолел. Придумал себе врага. Как это банально. Как просто преодолевать трудности, создаваемые придуманными врагами.

– Враг мой. Тихо сидящий внутри меня…

Хоаххин улыбнулся. Нет, на этот раз он не станет заходить внутрь «бастиона». Нужно искать другую дорогу. Хоаххин представил себе длинный коридор, бесконечно длинный и такой обычно шумный коридор университета и двери аудиторий, лабораторных комнат, технических помещений. Сейчас в нем не было ни единой живой души. Никелированные ручки дверей сверкали под яркими лучами диодных светильников. Вот она, табличка, на которой коротко и отчетливо читается черная надпись. «Адмирал Хват». Дверь, тихонько скрипнув, подалась вперед, и перед Хоаххином раскинулся теплый влажный песок пляжа, выглаженный утюгом прибоя. Лазурные волны, играющие цветными камешками. Высокая влажная стена «рыбьих скелетов» корней мангров, ползущих вверх по крутому каменному склону, испещренному затейливыми рисунками трещин.

* * *

Беззубая пасть длинноногого фога, отрывисто щелкнув ороговевшими челюстями, больше похожими на огромные пассатижи, резко дернула Пантелеймона за штанину. Штанина затрещала и, лопнув по шву, брызнула лохмотьями.

– Ах ты тварь… болотная! Перцу тебе в зад…

Не перехватывая нож, батюшка, вложив всю силу в поворот корпуса, ударил супостата в обвисшее складчатой кожей зеленоватое горло. Даже после третьего удара ножом мертвый уже фог продолжал сжимать челюстями край разорванной в клочья штанины. Нога была цела. Почти. Прихваченную со штанами кожу пришлось срезать вместе с материей. Разжимать пасть рептилии было бесполезно…

Утро первым робким лучиком, скользнувшим в окно рубленой избы, заявило о своих правах. Пантелеймон, всхрапнув, собрался было перевернуться на другой бок, но чья-то мокрая лохматая рожа сунула свой холодный нос под одеяло и, тыкаясь в шершавую щеку хозяина, лизнула его в нос.

– Муха, гаденыш лохматый, отстань от меня!

Но «гаденыш лохматый» продолжал, слегка поскуливая, лезть под теплое одеяло.

– Да уймись же ты! Скотина! Всю ночь пробегал не знамо где, приперся мокрый, скользкий и вонючий, как каштановая жаба! Герой-любовник, мать твою! А мне такой сон снился…

Муха, имеющий полное имя Мухомор, что-то среднее между волкодавом и небольшим медведем, из местных, с огромной пастью, которой мог бы позавидовать средних размеров бегемот, обиженно фыркнул и спрыгнул с кровати на дубовый, выскобленный пол избы. Нарочито звонко цокая когтями, он, не торопясь, побрел к своему синтепоновому коврику, под рубленую лестницу, уходящую в темноту проема второго этажа постройки. Батюшка попробовал было еще раз всхрапнуть, но было поздно. Сон улетучился. Последние обрывки сновидений ловко выскальзывали из памяти отца-настоятеля, и ни удержать, ни вернуть их не было никакой возможности. Пятки Пантелеймона опустились на приятную теплую древесину, а в глаз засветил уже не первый, а, наверное, второй или третий утренний луч. Из-под лестницы, злорадно скаля желтоватые клыки и поблескивая карими глазами в полутьме, виднелась злорадная Мухоморова морда.

Планета Реларум, родная планета змееподов, то еще место для сладких сновидений. Ни к столичным мирам с их нескончаемой беготней, смело именуемой деловой активностью, ни к курортным местечкам типа Океания, с кучкой разноцветных вулканических островов, усеянных пафосными отелями, Реларум отношения не имел, хотя по водным просторам последней, пожалуй, не уступал. Всего один материк, вытянутый вдоль высоких широт, и целая сеть коралловых архипелагов, разбросанных вдоль экватора, кардинально отличались как климатом, так и населяющей их флорой и фауной. Бескрайние же хвойные леса холодного материка напоминали земную тайгу. Здесь, в дельте быстрой и буйной реки, и поселился Пантелеймон. Место тихое, хладнокровным южанам по ряду причин совершенно не интересное, а для заядлого охотника здесь открывалось непаханое поле для самовыражения тире выживания. Местечко это ему любезно подогнал сам Адмирал Хват. Он же устроил Пантелеймону и короткую обзорную экскурсию по северному материку. Они даже успели немного поохотиться на рычалок, при этом все больше и больше осознавая сближающую их общность. Оба они больше были похожи на земноводных, чем на гуманоидов, оба готовы были душу отдать, лишь бы с кем-нибудь продраться. Оба предпочитали лупить правду-матку в глаза и сначала убивать, а уже потом разбираться, кто виноват. В общем, они подружились.

Указанную выше территорию материка отчаянно делили между собой странные существа. Далекие потомки так и не сумевших подняться на задние лапы млекопитающих активно размножались и строили всяческие козни стоящим на ступень выше в пищевой цепи далеким же потомкам древних рептилий, причем пик их активности приходился на зиму, то есть на период безмятежного сна их главных врагов. Потомки же рептилий, издалека ничем не отличимые от земных динозавров, очнувшись с приходом тепла, при любой возможности ловили, выскребали из-под земли и снимали с деревьев теплокровных братьев, употребляя их на завтрак, обед и ужин. Вот последние и стали вожделенной целью старого охотника. Черные фоги, похожие на крокодилов с длинными перепончатыми лягушачьими лапами, мгновенно выстреливали из мутной болотной воды, мертвой хваткой сжимая свою добычу. Клыкастые мямли, меланхолично дремлющие, стоя на задних лапах среди хвойника, «оживали» в самый неподходящий момент и стреляли между веток длинным, как у хамелеона, языком. Свирепые и безжалостные рычалки, с которыми до последнего момента не знаешь, кто на кого охотится. Именно рычалка как-то оттяпала Мухомору треть хвоста. В общем, было интересно. И главное, никакого огнестрела, только старая добрая сталь!