* * *

Немецкое командование «послание Черчилля» восприняло именно так, как и хотел сэр Уинстон, начиная с сентября 1942 года войска во Франции в Берлине стали восприниматься как постоянный источник подкреплений для Восточного фронта, а саму Францию – как большой военный санаторий, в котором части, битые на русской равнине, могут привести себя в божеский вид. О том, что французское побережье – это эвентуальная линия фронта, в Берлине решили забыть.

За примерами далеко ходить не надо. Их – с избытком и даже чуток с перебором.

Как известно, операция наших войск по окружению сталинградской группировки немцев началась 19 ноября; 4-й механизированный и 4-й кавалерийский корпуса, прорвавшие оборону румын на южном фасе сталинградского выступа, лихо и по-молодецки рванули в глубь обороны противника. Но если 4-й мехкорпус, двинувшийся на северо-запад, уже через несколько дней соединился с наступающими с севера войсками Донского фронта, то у 4-го кавкорпуса судьба сложилась совершенно иначе. И виной тому – именно злополучный «рейд на Дьепп».

Утром 27 ноября 81-я кавалерийская дивизия этого корпуса вышла к Котельникову, надеясь взять город с ходу. И если бы это произошло хотя бы числа 25-го, то все бы случилось именно так, город и станцию защищали (если к этим «войскам» можно применить этот глагол) тыловые подразделения 4-й румынской армии, персонал госпиталей, зенитчики и интендантские команды. НО…

23 ноября 6-я танковая дивизия вермахта, отдыхающая во Франции, получила приказ грузиться в эшелоны и двигаться на Восток. И начиная с рассвета 27 ноября ее части начали прибывать на железнодорожную станцию Котельниково. Дивизия была отлично оснащена и подготовлена, на момент прибытия в донские степи в ее составе числилось 159 танков (21 «Pz.II», 73 «Pz.III» с длинноствольной 50-мм пушкой, 32 «Pz.III» с короткоствольной 75-мм пушкой, 24 «Pz.IV» с длинноствольной 75-мм пушкой и 9 командирских танков). Поэтому очень скоро 4-й кавкорпус из атакующего превратился в атакуемого, понес жестокие потери и вынужден был начать отступление, отойдя с боями до реки Мышкова (которую все мы помним по фильму «Горячий снег»). Корпус, по сути, был разгромлен, и лишь своевременное прибытие войск армии Малиновского не позволило ситуации на южном фланге кольца превратиться в катастрофическую.

Немцам не удалось деблокировать армию Паулюса, но уже в феврале – марте 1943 года мы понесли тяжелое поражение под Харьковом – опять же ввиду того, что немцы легко и непринужденно перебросили на Украину отдыхавшие во Франции танковые дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Дас Райх», плюс в декабре 1942 года на Восток была переброшена из Франции 7-я танковая дивизия, которой с 5 февраля 1940 года по 15 февраля 1941 года командовал генерал-майор Эрвин Роммель.

* * *

Такая практика продолжалась и дальше, более того, качество личного состава войск на Западе постоянно снижалось. В основном в пехотных дивизиях служили солдаты либо старших возрастов (от 40 лет и старше), либо совершенно молодые (18 лет). Большую часть артиллеристов батарей береговой обороны составляли мужчины примерно 50-летного возраста. Им в помощь были приданы курсанты военных училищ, продолжавшие учебу заочно. Некоторые части были чем-то средним между обычной линейной войсковой частью и резервом, состоящим из гражданского ополчения. К маю 1944 года немецкие части во Франции по большей части представляли собой «эрзац-армию», в которой было немало подразделений, вообще не говоривших по-немецки. Достаточно сказать, что в районе высадки союзников первую линию обороны занимали 23 батальона, состоявших из бывших советских военнопленных.

Правда, нельзя сказать, что немцы слепо доверились результатам своей блестящей победы при Дьеппе и принялись почивать на лаврах – работы по усилению позиций «Атлантического вала» шли все время оккупации французской территории, и к моменту высадки союзников береговая артиллерия германской армии представляла собой весьма значительную силу – увы, размещена она была крайне неудачно. Немцы были уверены, что союзники будут высаживаться там, где есть возможности снабжения десанта – вблизи портовых городов. И свою береговую артиллерию размещали вокруг них же. Довольно много береговых батарей было размещено возле Дюнкерка, Кале, Булони, Гавра, англосаксы же высадились на пустынном побережье Нормандии, вдали от каких бы то ни было крупных портов; порты они ПРИВЕЗЛИ С СОБОЙ.

Такого немцы даже предположить не могли – они были уверены (и рейд на Дьепп это подтверждал), что союзники будут атаковать портовые города!

В общем, можно сказать – рейд на Дьепп донес до руководства Третьего рейха то, что хотел им сказать Черчилль. И с этой точки зрения операция «Юбилей» безусловно удалась!

Жаль, что этого так и не узнали канадские десантники, брошенные сэром Уинстоном умирать под немецкие пулеметы Дьеппа…

Впрочем, вернемся к конференции в Касабланке.

* * *

Что во всем этом англосаксонском «междусобойчике» наиболее скверно пахнет для нас, русских?

То, что Советский Союз был попросту ПОСТАВЛЕН ПЕРЕД ФАКТОМ объявления Черчиллем и Рузвельтом ведущейся им войны ВОЙНОЙ ДО ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ ГЕРМАНИИ. НИКАКИХ консультаций по поводу принятия принципа «безоговорочной капитуляции» со Сталиным до конференции в Касабланке не проводилось, НИКАКИХ документов об этом ему не высылалось, НИЧЕГО, что хотя бы минимально было похоже на предварительные переговоры по этому вопросу, НЕ ВЕЛОСЬ. То есть Сталина формально пригласили в Касабланку, понимая, что он не приедет, – но все ключевые решения по ведению войны и ее принципам Рузвельт и Черчилль приняли САМОВЛАСТНО, без всяких предварительных консультаций с союзником, который, прошу внимания, в основном и вел эту самую войну! Причем Сталин в своем письме Рузвельту от 14 декабря 1942 года просит последнего: «Мне пока неизвестно, какие именно вопросы предполагалось Вами, г. Президент, и г. Черчиллем обсудить на нашем совместном совещании. Нельзя ли эти вопросы обсудить в порядке переписки между нами, пока нет возможности устроить нашу встречу? Я допускаю, что у нас расхождений не будет». А в ответ? А в ответ – тишина. В письме Сталину, написанном по итогам конференции, Рузвельт даже не счел нужным упомянуть «безоговорочную капитуляцию»!

К январю 1943 года война Тройственным союзом была по факту проиграна. Под Сталинградом, Эль-Аламейном и у Мидуэя стратегическая инициатива была у Гитлера и его союзников антигитлеровской коалицией вырвана, а подавляющее превосходство Объединенных Наций в ресурсах (людских и материальных) не оставляло немцам и их подельникам никаких шансов на победу. Причем это понимали не только в Вашингтоне, Лондоне и Москве – отлично это осознавали в Берлине и Риме (в Токио, правда, сомневались – ну да что взять с японцев, азиаты, одно слово). То есть в той реальности, которая сложилась на начало 1943 года, проигравшая сторона конфликта должна была начать (и, кстати, начала!) интенсивный зондаж противной стороны на предмет заключения перемирия, в ходе которого хотела бы определить те границы своего поражения (а именно – размер территориальных потерь, имущественных и денежных контрибуций и прочих бед и несчастий, кои всегда сопровождают классическое «Vae victis!»), которые удовлетворят победителя.