Борясь со слезами, Телли развернулась на каблуках, полы широкого одеяния взметнулись в стороны. Не желает она таких чувств, раз от них столь больно. Вот почему она оставила дом. Превратилась в искательницу приключений. Куда лучше рисковать жизнью, чем сидеть сложа руки, пассивно дожидаясь своей судьбы.

Приди в себя. Тел! Его не будет всего неделю. Он скоро вернется. Вернется.

Но это не поможет. Не то чтобы Телли не могла провести два — да пускай даже и пять дней — без его чертова общества. Все легче без сарказма и насмешливых ухмылок. Но Тэа обязан был поставить ее в известность. Должен был предупредить.

Если ему не все равно, разумеется.

Телли прекратила ходить, застыла на месте. Возможно, именно это так ее бесит. Ей хочется, чтоб ему было не все равно. И ничего не получается.

Вот она, истина. Тэа никогда не говорил, что ему не все равно. Он хотел ее. Желал обладать ею, заявлял свои права. Очень много рассуждал о браке и ни разу — о любви.

Нижняя губа задрожала, и Телли безжалостно прикусила ее. А чего ты ожидала, милочка? Связалась с берберским шейхом. Человеком, куда охотнее похищающим женщин, чем водящим их по ресторанам.

Телли присела на резной сундук и уставилась в окно на пейзаж, которого не замечала. Видела она лишь себя. И увиденное говорило о разбитом сердце.

А еще она видела одиночество и боль. Люди типа Тэа не желают настоящей близости с женщинами.

Они не делятся чувствами и не объявляют о своих переживаниях, потребностях и мечтах. Нет, они принимают решения. Действуют. Но никого не подпускают близко. Не позволяют находить свои уязвимые места.

Телли знала людей типа Тэа. Паоло, ее бразильский любовник и друг, был того же склада.

И поглядите, куда это его завело! Он мертв. Свалился с Эвереста во время одной из своих драгоценных авантюр.

С силой выдохнув, Телли откинула с лица волосы. А теперь она сама надает, падает, так же, как Паоло, не имея ни страховочного троса, ни какой-нибудь зацепки. Просто падает, и все.

Что она наделала? О чем думала? Как могла быть настолько неосторожной, позволив Тэа войти в свое сердце? Разве не получала она раньше подобных ран? Разве смерть Паоло ничему ее не научила?

Вот беда! Раз уж ей так хотелось снова влюбиться, то отчего бы не подобрать приличного, порядочного человека, который обращался бы с ней, как с принцессой, ставил бы ее на первое место?

Проблема в том, что ее привлекают такие вот баламуты. Может, человек, удерживающий ее на расстоянии вытянутой руки, заставляет ее добиваться его любви?

Телли поднялась, стиснула в руке шелковую занавеску. Ладно. Все-таки она получила то, что хотела. Она останется тут. И получит свою долю приключений, но для одного, не для двоих. Не допустит, чтоб кто-то вмешивался в ее судьбу, а меньше всего бандит по имени Тэа.

На второй день, пытаясь скрасить свое существование, Телли согласилась посетить баню. Искупалась в молоке, что показалось ей странным, но женщины убедили ее, что для кожи это очень хорошо.

На третий день Телли позволила обработать хной свои кисти, запястья и ступни ног. Процесс оказался длительным, заняв целый день и часть следующего. Женщины, глядя, как начинают проступать рисунки, хихикали, а Телли должна была признаться себе, что это ей нравится. Нечто типа татуировки, но такой, что со временем пропадет.

Ночью, лежа в кровати, Телли подняла руку, подставляя замысловатые рисунки лунному свету. Они действительно красивы, и она рада, что позволила их нанести. Даже несмотря на ненависть к Тэа.

Улыбка померкла, Телли провалилась в сон.

А утром ей сообщили, что Тэа вернулся. Новости принесла прислужница Лиина, вошедшая с подносом на террасу, соседствующую с комнатой Телли.

— Господин возвратился, — сказала Лиина, ставя на стол тарелку, чашку и кофейник. — Прошлой ночью.

Сердце Телли подпрыгнуло. Вначале — от радости, потом она вспомнила, как злилась совсем недавно. Она не хочет иметь с ним никаких дел. Не станет дожидаться, пока ее поманят, — не из таких.

— Приятно слышать. — Телли положила в кофе сахар, пытаясь демонстрировать полнейшее безразличие. Нечем тут восторгаться. Но, поднеся ко рту крохотную чашечку, обнаружила, что кофе совершенно безвкусный.

Еда оказалась не лучше. С тем же успехом можно жевать вату или песок. Тем не менее она заставила себя есть, выглядеть равнодушной, не обращать внимания на бешеный стук сердца.

Ее ничуть не удивило появление огромной тени, упавшей на пол террасы. Почти такой же большой, как в день их первой встречи на рынке. Что за ужасная громадина!

Никогда она не полюбит его.

— Доброе утро, — приветствовал ее Тэа, подтягивая к себе кресло, но не садясь.

Интересно, чего он ждет? Поцелуев? Страстных объятий? Не дождется.

— Надо же, явился, — холодно проговорила Телли, игнорируя бурю чувств, бушующую внутри.

Уголок его рта дернулся, он уселся.

— Если ты имеешь в виду, что я еще не умер, то да.

Телли принудила себя откусить еще немного от сладкого рогалика, но проглотить это оказалось задачей почти непосильной.

— Все в порядке? — спросил Тэа, принимая от Лиины кофе.

— Просто превосходно.

Его ресницы опустились, скрывая выражение глаз, но Телли показалось, что она заметила мелькнувший в них огонек. Он смеется. Над ней. Она сжала зубы, злясь уже сверх меры. Да как он смеет?!

Тэа внезапно заглянул ей в лицо.

— Что случилось? Ты просто рвешь и мечешь.

Так и есть. И надо было ухитриться лечь в постель с самым большим наглецом в мире!

— Ты прекрасно выглядишь, — мило заметил Тэа. — Посетила нашу баню?

— Да.

— Молочные ванны?

— Точно.

— Чудесно.

— Почему?

Он пожал плечами, затем подойдя к Телли, взял ее руки в свои, сначала одну, потом другую. Она едва не подскочила от его прикосновения. Тэа повернул кисти, взглянул на ладони, одна бровь приподнялась.

— Что? — потребовала объяснений Телли, мгновенно насторожившись. Хотя что спрашивать. Словно его мнение имеет теперь какое-то значение для нее. Да никакого.

— Ничего, — ответил он, но тон намекал о существовании каких-то обстоятельств, чего-то, о чем она не подозревает — и что бы это ни было, ей стало неприятно.

— По-моему, женщины постарались, — сказала Телли резко.

— Да, действительно.

— Это тоже форма искусства.

— Конечно.

— Тогда почему ты ухмыляешься?

— Я не ухмыляюсь.

— Мне лучше знать.