Командир взвода пожал плечами.

В это время в дверь канцелярии постучали. Вошел дежурный по роте сержант Темченко, доложил:

— Старший лейтенант Ильинов ушел домой, не опечатав боксы. Караул не принимает технику под охрану.

Трифонов поморщился, с укором посмотрел на заместителя командира взвода.

— Вы же заместитель Ильинова?

— Так точно! — бойко ответил сержант.

— Вот и принимайте решение: или офицера вызывайте, или сами опечатывайте.

— Есть! — ответил сержант и вышел из канцелярии.

— Вот вам наглядный урок безответственности, с одной стороны, и перестраховки — с другой. В современном бою, Алексей Яковлевич, не только от офицера, но и от каждого солдата потребуется максимум самостоятельности.

Помолчав, он возвратился к прежней теме разговора:

— Ну, давайте теперь подведем итоги наших записей о Данилюке и проанализируем их. Согласны?

— Да тут и так все ясно, — со вздохом произнес Толстов, давая понять, что согласен с точкой зрения командира роты, поскольку доводы неопровержимы.

Действительно, даже мимолетный взгляд на эти записи говорил о том, что солдат не так уж и плох, как его характеризовал командир взвода. И лейтенанту ничего не оставалось, как согласиться с этим выводом.

— Попробуйте поговорить с ним потеплее, расположить к себе, — посоветовал Трифонов молодому офицеру.

— Тысячу раз говорил, — махнул рукой лейтенант. — Вчера вечером снова вызвал его в радиокласс. Стоит, маленький, щупленький и твердит «да» или «нет».

— А вы не вызывайте, а как-нибудь поговорите с ним в непринужденной обстановке. Кстати, как часто Данилюк получает письма?

— В том-то и дело, что за последние три месяца он не получил ни одного.

Когда Толстов вышел, Николай Николаевич достал служебные карточки личного состава роты. Нашел среди них карточку Данилюка. Ее лицевая сторона, куда записывались поощрения, была пуста. На оборотной значились две записи. Оба взыскания солдат получил недавно. Одно от командира отделения младшего сержанта Заблоцкого «за опоздание в строй». Другое — от командира взвода лейтенанта Толстова «за пререкание и нечестность».

Интересная формулировочка, подумал Трифонов. Надо будет разобраться, в чем конкретно офицер обвинил солдата. Старший лейтенант встал из-за стола, чтобы пригласить к себе Данилюка, но тут зазвонил телефон. Николай Николаевич услышал в трубке взволнованный голос Тани.

— Очень прошу вас зайти к нам в воскресенье, — поздоровавшись, быстро заговорила она. — Надо что-то делать. Так дальше жить нельзя.

— Хорошо, Таня. Вечером в следующее воскресенье зайдем, — согласился Трифонов. — Вдвоем с Жабыкиным. Он к тому времени должен приехать.

— Ой, только не с ним! — ужаснулась она.

— Именно с ним! — делая ударение на каждом слоге, ответил Николай Николаевич.

В трубке воцарилось долгое молчание. Потом раздался глубокий вздох, и Таня выдохнула:

— А может, и верно. Будь что будет!

…В субботу утром старший лейтенант Трифонов решил провести соревнование на лучшего радиотелеграфиста роты. Офицер хорошо помнил, какое значение придавал им капитан Николаев. Организовывал такие соревнования ежемесячно, нередко и сам участвовал в состязаниях. И молодых офицеров роты привлекал к ним. Уже тогда Николай Николаевич понял их значение: они способствуют быстрому становлению специалистов.

С утра на радиополигон вышли все солдаты и сержанты, имеющие второй или первый класс. Командир роты разбил участников состязаний на пары, раздал им задания и объявил начало соревнований.

Строй рассыпался, радиотелеграфисты поспешили к радиостанциям. Трифонов по своим часам засек время, поручил старшему лейтенанту Королькову проверять порядок и очередность вручения связистам телеграмм и сигналов различных серий и помогать лейтенанту Толстову ставить радиопомехи. Сам же он направился к Жабыкину, который только что вернулся из командировки и сразу же пришел на радиополигон. Костя прохаживался поодаль, время от времени поглядывая на подчиненных.

— А об ошибках и нарушениях правил радиообмена кому докладывать? — поинтересовался Корольков. — Ильинову?

— Вы — старший на учебном месте, вы и принимайте решения! — повысил голос Трифонов. — Привыкайте к самостоятельности.

— Понял, — без особого энтузиазма в голосе ответил Корольков. — А если…

Не дослушав его, Трифонов резко повернулся и быстро пошел к Жабыкину. Они обнялись по-братски.

— Хорош, нечего сказать! — хлопал Трифонов по спине своего товарища.

— Силен! — говорил Жабыкин, тиская Николая своими большими и крепкими руками.

После объятий и взаимных приветствий сели в стороне на лавочку и, слова больше не говоря, с минуту рассматривали один другого.

Костя Жабыкин заметно полысел. У него и в училище были большие залысины. А теперь волосы исчезли с половины головы. В уголках его карих глаз появились морщинки, которые хорошо просматривались на загорелом лице. Костя еще больше похудел и от этого казался выше ростом. Так же, как и пять лет назад, он был застенчив и скромен, улыбчив и неразговорчив. В общем, туркестанский зной мало его изменил. И это обстоятельство только радовало Трифонова.

— Ну, здравствуй, дружище! Чертовски рад тебя видеть! — наконец вымолвил Николай Николаевич.

А Костя Жабыкин молчал. Он сразу заметил в своем друге большие перемены. И куда только делись его непоседливость, вертлявость. Ведь в училище его все звали «вьюном». Теперь Трифонов держался спокойно, с достоинством. Наблюдая за ним издали, Жабыкин отметил, что его друг хорошо овладел голосом, команды и распоряжения отдавал четко и властно, уверенно вел себя с офицерами и солдатами. А теперь Жабыкин подивился и изменениям в его внешности. Усы придали Николаю решительный, смелый вид, а складки у губ говорили о его воле.

— Вот, Костя, мы и встретились, — вновь нарушил молчание Трифонов.

— Я рад, — широко улыбнулся Жабыкин.

— Говорят, ты жениться собрался?

— Собрался. Да тут в историю одну влип… — нахмурился Костя.

— А ты расскажи. Я ведь не сторонний наблюдатель. Пойму.

— Спасибо, дружище. Поэтому и пришел сюда сразу с поезда. Мне сейчас во как нужен совет, чтобы выпутаться из всей этой истории. Но, может быть, потом? — И он понимающе кивнул головой в сторону радиостанции.

— Ничего, — понял друга Трифонов. — Я всех их вывожу на самостоятельность. Итоги соревнования подведу сам. Так что высказывайся.

Трифонов придвинулся к нему поближе и, толкнув в плечо, подбодрил:

— Ну, давай, выкладывай.

Костя полез в карман, достал пачку «Столичных», закурил. Потом, спохватившись, протянул сигареты Трифонову.

— Подымите?

— Спасибо, не курю, — ответил тот.

Сделав несколько глубоких затяжек, Жабыкин начал свой рассказ…

Трифонов не перебивал его. Только следил за его глазами, жестами. Он пытался поставить себя на место Кости, хотел понять его мысли и поступки, определить в них логику, найти оправдание тем случайностям, которые нагромоздились одна на другую, отсеять истину от лжи.

Николай допускал, что на рейсовый автобус, который шел в Ташкент, Костя и Таня сели случайно. Допускал, что случайно они вернулись и обратно на таком же рейсовом автобусе. Но как можно случайно встретиться в большом городе, да еще у ресторана?

— Можно! —