от дня к ночи Трифонов уже привык: как-никак четыре года прослужил в самом южном военном округе.

— Да будет свет! — весело сказал он и щелкнул тумблером электрощитка. Стоваттная лампочка залила помещение ровным, ярким светом.

Офицеры роты уже разошлись по домам, только Николаю Николаевичу некуда было торопиться. Написав план-конспект, он достал тетрадь в дерматиновом переплете и стал ее перелистывать.

Прошла уже неделя, как он принял роту, включился в новую для себя жизнь. В отличие от подразделения, в котором он служил раньше, здешняя рота несла боевое дежурство реже. Это была первая особенность, которую отметил Трифонов. Сразу увидел и то, что боевая жизнь нового коллектива была организована ничуть не хуже, чем на его прежнем месте. Четко и планомерно налажена боевая учеба, систематически проводятся политзанятия и самоподготовка солдат и сержантов, неукоснительно соблюдается распорядок дня. И вообще он поймал себя на том, что старается все оценивать в сравнении. «Ах, у них так, а у нас было так», никак не мог перестроиться, почувствовать, что теперь здесь его «дом».

По благоустройству новый радиолокационный гарнизон тоже отличался от высокогорного. Все постройки, боевые посты, антенные поля оборудованы основательно, прочно и красиво. Вокруг было много зелени, воды.

Понравился новый коллектив. Только вот бросалась в глаза какая-то разобщенность среди взводных, между ними чувствовалось нездоровое соперничество. Старший лейтенант Ильинов — самый опытный из них. Он командовал первым взводом. Лучшим в подразделении. Фактически он мог претендовать на должность командира роты. Но старшие начальники усомнились в нем. Более того, в служебной характеристике на Леонида Никитовича Ильинова Трифонов прочитал такие слова: «Самолюбив, обидчив, тщеславен».

Первая встреча Трифонова с Ильиновым произошла в канцелярии роты. Николай Николаевич пришел в подразделение вместе с подполковником Смоляковым. Когда командир батальона представил нового ротного, Ильинов натянуто улыбнулся, сказал, пряча глаза:

— Вот и хорошо. Теперь у нас комплект… Трое старших и один — лейтенант… Будем вместе роту двигать вперед.

— Надеюсь на вашу помощь, — Трифонов протянул ему руку. — Как самого опытного офицера, я попрошу вас ввести меня в курс дела, познакомить с людьми.

Ильинов, не поднимая головы, тоже подал руку. Николай Николаевич энергично пожал ее. Ладонь Ильинова была вялой и потной…

Вторым взводом командовал однокашник Трифонова старший лейтенант Александр Иванович Корольков. Был он высокий, стройный, широкоплечий. Но взгляд серых глаз казался рассеянным, беспокойным. На его офицерской тужурке сиротливо поблескивал знак специалиста третьего класса. Уловив, что новый командир роты рассматривает этот знак, Корольков смутился, неожиданно высказался:

— Не всем же мастерами эфира быть.

— А у меня, Александр Иванович, иное кредо: раз мы профессионалы, то обязательно должны быть высококлассными специалистами.

О том, что Таня собиралась уйти от него, Корольков не догадывался. Он был на дежурстве и не знал, что жена покидала гарнизон на полдня. Об этом Трифонов сразу догадался и промолчал о своей встрече с Таней. Понял он и другое: по военному городку продолжали ползти нехорошие слухи о разладе в семье его взводного. Где-то в кругу друзей Ильинов вновь утверждал, что ошибиться он не мог. У ресторана были Таня и Костя Жабыкин. Но говорить по такому щекотливому вопросу с командиром второго взвода ротный не стал. Решил, что надо дождаться Жабыкина, который должен был скоро вернуться из командировки. Только после разговора с ним можно беседовать начистоту и с Корольковым, и с Ильиновым.

Третьим взводом командовал лейтенант Алексей Яковлевич Толстов. По всему было видно, что офицер этот исполнительный, старательный. Но без практического опыта и житейской закалки. И с самостоятельностью у него не все ладилось. С первой же встречи начал заглядывать в рот Трифонову. Скажешь — сделает хорошо, добротно. А от него самого инициативы не жди. А если и проявляет активность, так от нее так и несет рационализмом. Фактически тоже новичок в батальоне, он, еще как следует не познакомившись с подчиненными, уже просил убрать из взвода рядового Данилюка. «С ним работать нельзя, — писал лейтенант в рапорте, — он не верит ни командирам, ни товарищам. Весь взвод разлагает».

Читал Трифонов этот рапорт и видел свое начало офицерской службы. Именно так он сам, будучи командиром взвода, реагировал на поступки Максимова. Юлий Семенович тогда выслушал его, взял чистый лист бумаги и, расчертив пополам, написал в левом ряду «положительные качества солдата», а в правом — «отрицательные». Когда подсчитали, где и сколько записано, — оказалось, что положительных черт характера у Максимова втрое больше.

— Метаморфоза получается, — улыбнулся тогда Николаев. — Бывает. Вот три дня назад возвратилась моя жена из города и говорит, что там одни пьяницы ходят. Спрашиваю, а сколько ты видела подвыпивших? Двоих, отвечает. Представляете — двоих. А встречалась она в городе с тысячами. Вот и получается, что положительное в людях мы порой не замечаем, оно неприметное. А плохие черты прямо-таки лезут в глаза. Мастерство воспитателя в том и состоит, чтобы увидеть и развить все самое хорошее в человеке.

Вспомнив об этом случае, Трифонов улыбнулся. Мог же Николаев вот так, ненавязчиво, по-житейски просто и доходчиво объяснять его ошибки. Почему же и ему не продумать свою линию поведения с каждым из офицеров, свою методику влияния на них. И начинать надо с командира третьего взвода. Самого молодого. И самого нуждающегося в помощи.

На следующий вечер Трифонов пригласил лейтенанта Толстова в ротную канцелярию. Они расчертили продольно лист бумаги и стали писать в левой его части то, что комвзвода знает о рядовом Данилюке. «Хороший специалист. Обязательный человек, сказал — разобьется, а сделает. Любит рыбную ловлю и природу, лично посадил тополиную аллейку у радиостанции, стоящей на боевом дежурстве. Много читает»… Словом, положительного набралось немало. А вот в правой части листа появилось только три записи: «Замкнут и недоверчив. Груб с товарищами и сержантами. Упрям».

Толстов предлагал записать еще одну черту характера солдата: «Склонен к обману», но она не вязалась с той, которую они записали в левой части.

— Что побудило вас сделать вывод о необходимости отчислить солдата? — спросил Трифонов лейтенанта.

Подумав, Толстов ответил:

— Каждый вечер Данилюк уединяется и пишет длинное письмо. Когда я спросил, кому это вы сочиняете столь возвышенную оду, солдат, покраснев, сказал, что девушке. А недавно младший сержант Заблоцкий говорил мне, дескать, на конверте написано: «Данилюк Марии». Кто это — мама, жена,, сестра? А ведь он в беседе со мной заявил, будто мамы у него нет, сестры тоже, а жениться еще не успел. Вот и выходит, что всех обманывает.

— Так уж и обманывает? — переспросил Трифонов командира взвода.

— Неужели непонятно? — удивился Толстов.

— Нет, непонятно. А может, это тетя, двоюродная или троюродная