Первым начинать разговор Трифонову не хотелось. Слишком щекотливым был вопрос. Его всегда смущали семейные отношения других. Раньше он старался не вникать в них, отделывался шуточками. Теперь волей-неволей ему, командиру-единоначальнику, предстоит развязать этот гордиев узел, в котором оказались его подчиненные. Но как? Ясности у него не было.

Трифонову нравился вечер. Было тепло и тихо. Небо, усеянное россыпью крупных и ярких звезд, притягивало к себе, будто магнитом. Здесь, в долине, оно отличалось от того, горного. И прежде всего своей бездонной глубиной. Там, в горах, небо казалось совсем рядом: стоит протянуть руку и дотянешься до звезды. Но было оно холодным, а звезды — заиндевелыми.

— Скажите, Александр Иванович, вас манят к себе звезды? — прервал молчание Трифонов. — Задумывались ли вы о мироздании, о галактиках, о возможности разумной жизни на других планетах?

— В юности да, — без особого желания ответил Корольков. — А теперь мне не до звезд. Земные дела так навалились, что не продохнуть.

Глубоко вздохнув, командир взвода опять замолчал.

— Сами вы себе жизнь усложняете. Тоже мне, Отелло нашелся, — резко начал Трифонов, но вовремя спохватился, перешел на более спокойный тон. — Подумайте о последствиях. Мне думается, что в ссоре с супругой вы не правы. Таня — чистой души человек. Она верная, чуткая, но, как порой бывает, легко ранимая. Да, да, ранимая. А за что страдает — неизвестно. Разговаривал я начистоту с Ильиновым и Жабыкиным. Просто удивительно, из мухи слона раздули.

Корольков бросил быстрый взгляд на командира роты, сузил глаза и, как бы прицеливаясь, процедил сквозь зубы:

— А из мухи ли?

— Ну, знаете… — Трифонов покачал головой. — Эдак мы сами себе верить перестанем. Вот Фома неверующий…

— Не надо, Николай Николаевич! — Корольков дотронулся до руки Трифонова. — Мы с ней сами разберемся. Хорошо?

— Знаю я, как вы разбираетесь. Таню я вам в обиду не дам. Не заслуживает она оскорблений!

Губы Королькова скривились в иронической улыбке:

— Когда же это вы успели разобраться во всем?

— Как видите, успел, — не обращая внимания на улыбку Королькова, продолжал Трифонов. — Хотите верьте, хотите нет, а по моему глубокому убеждению, история с этим рестораном выеденного яйца не стоит. Да дело не в этом! — неожиданно разозлился на себя Трифонов: ему показалось, что он не о том говорит. — Вы же Таню свою знаете. Как же можно не понимать, не чувствовать, что человек ни в чем не виноват?!

— Хорошо вам, холостяку, о семейной жизни судить, — продолжал иронически улыбаться Корольков. — Да вы же не знаете Таню. Она вечно кокетничает с лейтенантами. Самой-то уже двадцать четыре. На работу собирается, как в театр. А приходит из магазина поздно. Однажды явилась навеселе. Спрашиваю, в чем дело? А она с эдаким вызовом ответила: «У нас девишник был — дебет с кредитом сошелся». И смеется.

— Ну и что? Все вы усложняете, — покачал головой Трифонов.

— Напротив. Упрощаю. Слишком много я ей воли дал. Она же этого не поняла. С магазином тоже надо кончать. Хватит. Пусть дома сидит. Детей рожает…

— О-о, какой домострой решил устроить! Это в вас самолюбие говорит, — прервал его командир роты. — Этим ничего не улучшишь. Вы бы помягче к жене, с уважением, потеплее. Поговорите искренне, как будто ничего не было. Выложите друг другу взаимные обиды. Обоим будет легче. Да не смотрите вы на меня так, будто я в этом деле ничего не смыслю! — взорвался Трифонов. — Не женат? Ну и что? Только-только появился, а уже выводы готовы? Представьте себе, готовы! И не надо быть семейным, чтобы почувствовать, где фальшь, а где искренность. Где заблуждение, а где самолюбие. Есть, наконец, простое и мудрое правило: не веришь кому-то, сомневаешься в чем-то — поговори с человеком. Спокойно, честно… А вы — с иронической улыбочкой.

Корольков, сбитый с толку неожиданным гневом командира роты, давно уже погасил улыбку и вновь опустил голову, словно изучал лежащий перед ним кусочек желтоватой земли.

Оба замолчали.

— Вы правы, Николай Николаевич, — Корольков наконец поднял голову и вымолвил задумчиво: — Мы с ней сегодня же выясним отношения.

Трифонов все время наблюдал за выражением лица Королькова, и ему показалось, будто оно просветлело. Чтобы больше не причинять подчиненному боли, он заговорил о другом:

— Договорились. А теперь — о службе. Скажите, как у вас продвигается подготовка к тематическому утреннику «В созвездии равных»? Осталось всего четыре дня, а у вас еще нет четкого плана.

— Почему нет? Я говорил с рядовыми Умаровым и Насыровым, дал им темы для выступлений. Один из них из Бухарской области, хлопкороб, другой — из Намангана, рабочий. Вот они и расскажут об Узбекистане. Потом покажем кинофильм, пригласим кого-либо из ветеранов…

— Эх, Александр Иванович! Неинтересно это будет. Буднично. Скучно. Надо подумать, проявить творчество, найти интересных людей. Пригласить, скажем, Юлдаш-аку. Знаете того чайханщика, что работает на развилке дорог? Говорят, замечательный человек. Воевал с басмачами. Фронтовик. Он-то найдет, о чем рассказать.

— Слышал о нем, — согласился Корольков. — Пошлю ему приглашение.

— Да не посылать открытку, а самому подъехать надо. Поговорить с ним, порыться в его фотоархиве. На утренник привезете в командирском уазике. И еще. В Ташкенте живет первый командир нашей части полковник в отставке Михаил Ильич Иванов. У замполита есть его адрес. Хорошо бы и его привезти к нам. И фильм надо подобрать не художественный, а документальный. Чтобы все достоверно было, чтобы люди сами сравнивали дела и события за 70 лет Советской власти. Понимаете?

— Отчего не понять! Но на это время надо. А где его взять?

— Хорошо. Даю вам день. Какой — скажу. С утра и поедете в Ташкент. А на обратном пути заглянете к Юлдаш-аке. Только повежливее с ним.

— Постараюсь.

— Вот и хорошо. До свидания. Передайте низкий поклон Тане.

Уже направляясь к себе домой, Трифонов увидел, что его догоняет посыльный.

— Вас к телефону. Междугородная, — доложил он.

— Спасибо. Бегу.

Когда Трифонов влетел в канцелярию роты, телефонная трубка уже покоилась на рычагах телефона. Сержант Темченко протянул исписанный листок бумаги, сказал:

— Звонил ваш брат Александр Николаевич. Вот почитайте.

«В апреле приеду в Ташкент на практику. Позвоню еще».

— Разговор был заказан всего на пять минут, — виновато произнес Темченко.

— Ничего. Спасибо вам.

Когда замкомвзвода ушел, Трифонов достал служебные карточки солдат и нашел ту, на которой написана фамилия рядового Валерия Курмакова. Тут же нахмурился: опять повторяется старая история. Ни одного поощрения у солдата, а взысканий три. Одно — за опоздания в строй, другое — за плохую уборку помещения, когда был дневальным по роте, третье — за пререкание с