решено поднять ставку рефинансирования Банка России на сорок пунктов – со 130 до 170 %. А для обеспечения валютных интервенций на бирже Минфин предоставил часть своих резервов в распоряжение Центробанка[78].

В следующие три дня – среду, четверг и пятницу – предложение на валютной бирже существенно превышало спрос на иностранную валюту, что позволило снизить курс до уровня трех тысяч рублей за доллар[79].

В среду утром Геращенко заехал к главе администрации президента Сергею Филатову. «Будет прочищать мне мозги» – был уверен Геращенко, когда узнал о просьбе Филатова заглянуть к нему в администрацию. Он спешил в Госдуму, где в одиннадцать утра должен был рассматриваться вопрос «О динамике обменного курса рубля». Госдума требовала сообщения от экономических властей: Геращенко, а также исполняющего обязанности министра финансов Сергея Дубинина и вице-премьера Александра Шохина[80].

Филатов встретил Геращенко любезно. Сел напротив, улыбнулся и тихо спросил:

– Правда ли, Виктор Владимирович, что вы собираетесь подать в отставку?

Геращенко, готовившийся к атаке депутатов в Думе, не ожидал такого поворота разговора в администрации. Придав лицу равнодушное выражение, ответил:

– Нет, таких намерений пока не имею[81].

Филатов ничего не ответил, а опять улыбнулся. Получилась какая-то глупая встреча. Филатов сжал ладони и выдавил:

– Что ж, Виктор Владимирович, спасибо, что зашли.

Геращенко, вставая, только бросил:

– Не за что.

В Госдуме был аншлаг. Много депутатов, журналистов. Все жаждали объяснений по поводу «черного вторника». Правительственная ложа, слева от трибуны, тоже была заполнена официальными лицами. И Шохин, и Дубинин, и Геращенко взяли своих помощников, чтобы те тоже отвечали на сложные вопросы. Обсудили в общих чертах аргументацию: «Будем рассказывать, как ситуация взята под контроль. Она сейчас развивается в другом направлении». Кто-то даже стал тихо смеяться. Хотя, может быть, смех был нервным. Вдруг дверь приоткрылась, и в проеме появилось лицо журналиста Сергея Доренко, известного страстью к скандальным новостям. Своим бархатным баритоном он громко сказал:

– А президент подписал указ об освобождении от занимаемой должности Дубинина[82].

Перед тем как исчезнуть, лицо Доренко ухмыльнулось. Дубинин растерянно обернулся на сидевшего рядом директора департамента иностранных операций Центробанка Александра Потемкина и резко произнес:

– Из-за вас меня уволили.

Потемкин испуганно смотрел на Дубинина и не знал, что ответить. Геращенко не стал защищать своего сотрудника, понятное дело: эмоциональный момент. Только не очень громко прокомментировал: «Стал погорельцем на чужом пожаре». Дубинин даже не улыбнулся. Черномырдин обещал ему пост министра финансов, но все никак не назначал, и уже десять месяцев он ходил с приставкой «исполняющий обязанности». Теперь получалось, что министром он так и не стал, уволили вместе с приставкой «и. о.». В зале слышался гул. Спикер Госдумы Иван Рыбкин сказал в микрофон:

– У нас тут есть вопросы к и. о. министра финансов, но думаю, что теперь их бессмысленно задавать.

На этом заседании Госдумы все узнали, что президент подписал указ и не только отправил в отставку Дубинина, но и образовал специальную государственную комиссию по расследованию причин резкой дестабилизации на финансовом рынке[83]. В тот же день Ельцин направил в Госдуму послание с предложением о снятии Виктора Геращенко[84]. Сам он не был вправе уволить председателя Центробанка.

Филатов вечером собрал пресс-конференцию, чтобы прокомментировать указ № 1994. По его заявлению, резкое падение курса рубля – следствие «благодушия» Виктора Геращенко и Сергея Дубинина. Впервые в отставку отправляли с такой странной формулировкой – «за благодушие». На той же пресс-конференции Филатов пообещал, что будут «приняты еще какие-то меры»[85]. Он знал, что Ельцин зол, и был уверен, что теперь Борис Николаевич всерьез займется экономическими вопросами. Так что «еще какие-то меры» не предвещали ничего хорошего. ЦБ стал понимать цену самостоятельных решений.

Проводы «диверсанта»

– Обвальное падение курса рубля – происшествие это, или диверсия, или крайняя безответственность и разгильдяйство группы организаторов.

Ельцин говорил громко, не торопясь. Он собрал на заседание в Кремле Совет Безопасности. Все были слегка напуганы грозным тоном президента. Ельцин продолжал:

– Все это представляет угрозу национальной безопасности нашего государства[86].

В этот раз Ельцин не скупился на эпитеты. Он назвал валютный скачок чрезвычайным происшествием, а работу правительства и ЦБ – грубыми просчетами. «Обстановка нетерпимая, население встревожено», – не говорил, а прямо-таки грохотал Ельцин.

Геращенко, хоть и продолжал упираться и всем говорил, что в отставку не собирается, уже понимал, что дело приняло серьезный оборот и добром не кончится[87]. Он знал наверняка, о чем будет разговор с Ельциным, который назначил ему встречу сразу после переговоров с главой правительства Италии Сильвио Берлускони.

Ельцин взял с края стола сложенный вдвое листок бумаги, развернул, разгладил и стал с него читать: «Концепция денежно-кредитной политики отсутствует, контроль за деятельностью региональных отделений банка не отлажен…»

Геращенко аж побагровел из-за таких нелестных оценок со стороны президента.

– Постойте, Борис Николаевич, это не так. Сейчас я вам объясню, что все, написанное на этом листе, несостоятельно.

Ему было понятно, что Ельцин сейчас пытается пришить ему все на свете, даже то, в чем ЦБ не виноват. Ельцин посмотрел внимательно и отложил листок.

– Ладно, Виктор, помнишь нашу давнюю договоренность о том, что, если я попрошу, ты уйдешь в отставку?[88]

Геращенко сразу вспомнил тот противный хруст карандашей, которые Ельцин больше года назад катал по столу. Он молча кивнул головой. Ельцин продолжал:

– Сейчас такой момент, понимаешь?

Геращенко снова кивнул и поправил очки:

– Хорошо. Сейчас вернусь в банк, напишу заявление в Думу[89].

– Не надо в Думу писать, пиши мне. Я с Рыбкиным уже договорился.

Геращенко с удивлением смотрел на президента.

– Но меня может снять только парламент.

Ельцин протянул Геращенко свой блокнот с черной надписью на каждом листе: «Президент Российской Федерации».

– Ты пиши мне, Виктор. Мы разберемся.

Геращенко рассматривал пафосную надпись на блокноте. «Красивый блокнот, взять, что ли, на память? – промелькнуло у него в голове. – А, черт с ними», – подумал он, взял со стола обычный листок бумаги и стал писать заявление. Ельцин молча ждал. Геращенко нарушил тишину:

– Что указать в качестве мотивировки?

Ельцин отозвался:

– Пиши «по собственному желанию».

Геращенко так и написал. Поставил подпись под заявлением, встал и начал прощаться. Голос Ельцина потеплел:

– Виктор, может быть, тебе помочь с устройством на новую работу?

Вопрос показался Геращенко издевательским. «Спасибо, не нужно. Уже поработал».

Сухо попрощались. Геращенко вышел из кабинета. У Ельцина как будто гора упала с плеч: с еще одним строптивым центробанкиром расстался. Вот только он не знал, что будет дальше делать с Центральным банком. ЦБ – как кость в горле: все время мешает, все время там что-то случается.

Геращенко, выйдя из Кремля, решил завернуть в ГУМ, поесть мороженого – сливочного, в стаканчике.

Глава 3. Из стабилизации в кризис

Впервые Центральный банк страны возглавляет женщина. Татьяна Парамонова руководит жестко и экспрессивно. – Валютный коридор как лекарство от колебаний. – Банкиры недовольны начавшейся финансовой стабильностью, они хотят большего влияния на политику ЦБ. Парамонова отвергает их предложения. – Госдума не утверждает Парамонову председателем Центробанка. – Банк возглавляет хороший знакомый премьер-министра