вновь ускорился. Из-за резко увеличившегося кредита Центрального банка с июля объем совокупной денежной массы стал расти темпами больше 25 % в месяц[59]. Такой инфляции, как в 1992 году, в истории России до того не было: 2500 %.

Спустя много лет Гайдар признал, что поддержка Геращенко – самая серьезная ошибка, которую он допустил в 1992 году, когда экономику отпустили в свободное плавание[60]. А Геращенко верил, что зачет помог. Он его называл санацией кризиса, ведь неплатежи сократились в несколько раз. Предприятия смогли выдохнуть в самый разгар либеральных реформ. Крики про инфляцию он назвал шумом: «Это, пардон, болтовня»[61]. Гайдар был обескуражен, когда Геращенко на его замечание об инфляционной природе зачета спокойно ответил:

– Могу сказать, Егор Тимурович, когда будет нулевая инфляция.

Гайдар с интересом посмотрел на него. Центробанкир молчал. Гайдар не выдержал и спросил:

– Когда же?

– На кладбище.

– То есть?

– То и есть: когда помрем, будет нулевая инфляция.

Геращенко улыбнулся, ему самому эта шутка показалась смешной. Но она ой как не понравилась Гайдару. Для Центробанка, финансового института, такая позиция считалась системным противоречием, ведь инфляция – первый показатель, на который он должен влиять. При высокой инфляции, конечно же, головная боль Центробанка – замедлить рост цен.

Правда, Геращенко позже признал, что зачет дал только временную передышку. Через год, в ноябре 1993 года, объем взаимных неплатежей предприятий снова достиг той же величины – трех триллионов рублей.

Зачет стал испытанием для двух противоборствующих лагерей: красных директоров и новых финансистов, которых называли либералами. Приватизация – передача предприятий в частные руки – в России только началась. За интересные активы шла нешуточная борьба. Было два типа потенциальных претендентов: советские руководители – красные директора – и молодые финансисты, уже сумевшие подняться на спекулятивных операциях, которые были сосредоточены в банковском секторе. Зачет помогал первым – собственникам – сохранить существующие активы и мешал вторым – молодым финансистам – захватить лакомые куски советского промышленного наследия. Геращенко сыграл на руку красным директорам, близким коммунистической партии. Команда Гайдара не могла ему этого простить. ЦБ окреп. Стал вести свою игру. Геращенко знал, что деньги решают всё и что главный промах Матюхина – то, что он не смог обеспечить ими страну. Он понимал, что в первую очередь надо дать денег. Для этого он подключил старую гвардию, а главное – Арнольда Войлукова, который знал о деньгах все: как их печатать, хранить и возить. Первым делом Войлуков поручил купить в Германии для Гознака самое передовое оборудование. Международных резервов не жалели, покупали не торгуясь. Печатали без устали. Выпуск денег был налажен. КамАЗы, набитые купюрами, расползлись по стране. Геращенко очень быстро, словно фокусник, решил проблему наличности в стране. Это был первый яркий подвиг Геракла.

Геращенко было наплевать на инфляцию, он считал ее теорией. Реальной практикой для него были как раз деньги. Их надо было дать экономике столько, сколько она сможет взять. Геращенко их предоставил; его власть стала расти.

Оборона от Минобороны

От скуки Геращенко тихонько раскачивался на стуле. Почти незаметно: отклонится немного, замрет на несколько секунд, потом опять на место. Через минуту-две маневр повторялся. Геращенко забавлялся – это как игра: все вокруг важные, лица серьезные, а ты дурачишься, на стуле качаешься. Он осмотрелся по сторонам. Докладчик – парень с криво повязанным галстуком из Министерства промышленности и энергетики – что-то монотонно бубнил. «Где он взял эту селедку?» – Геращенко не слушал незнакомого докладчика, зато сосредоточенно рассматривал его галстук. Скоро и тот ему надоел. «Буду придумывать звериные прозвища, – подумал центробанкир, – ведь известно, что все люди похожи на каких-нибудь животных». Он обвел глазами членов Кабинета министров, присутствовавших на еженедельном заседании, и споткнулся на лице любимца Ельцина министра обороны Павла Грачева. Тот как будто ждал взгляда Геращенко. Министр обороны прямо-таки буравил глазами центробанкира. Поймав его взгляд, Грачев слегка поднял ладонь от стола и резко опустил обратно. От неожиданности Геращенко перестал раскачивать стул, который вдруг грохнул об пол. «Обалдел совсем», – возмущенно думал Геращенко. Все оглянулись на стук. Геращенко тут же изобразил такое же, как у всех, важное выражение лица, поправил очки, руки сложил перед собой, как прилежный ученик. «Странный жест», – размышлял Геращенко. Он не понял, что именно это значит, но сообразил, что ничего хорошего. Агрессия.

Грачев – всемогущий министр обороны, который до того возглавлял Воздушно-десантные войска СССР и получил звание Героя Советского Союза за проведение удачной операции в Афганистане, – был опорой президента Бориса Ельцина. Девятнадцатого августа 1991 года он выполнил приказ Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) о введении войск в Москву и обеспечил прибытие в город воздушно-десантной дивизии из Тулы. Но уже на следующий день он перешел на сторону Бориса Ельцина и высказал осуждение замысла ГКЧП. Чеченские войны еще не начались, Грачев был на пике своей власти.

Геращенко распирало от злости. Он вырвал листок из блокнота с синей обложкой и принялся писать: «Уважаемый товарищ Грачев». Поставил точку. «Хочу вам рассказать анекдот». Геращенко взглянул на написанное, точку исправил на восклицательный знак и продолжил: «Собирает Василий Иванович свою дивизию и говорит: “Скажите, товарищи бойцы, нужны ли птицам деньги?” Бойцы ему отвечают: “Нет, товарищ комдив”. Василий Иванович быстро ответил: “Так вот, орлы, какое дело…” Вот и я хочу сказать, что, пока Минобороны возглавляют люди с птичьими фамилиями, все расчеты через полевые учреждения Центробанка останутся в моем ведении. С уважением, В. Геращенко»[62].

Геращенко бережно сложил листок треугольником, словно фронтовое письмо, добавил сверху «Грачеву» и передал соседу. Записка поплыла по рукам. Грачев открыл ее, прочел и побагровел. Шутка Геращенко его взбесила.

Геращенко с равнодушным видом снова стал раскачивать стул.

Центробанкир и не заметил, как ввязался в войну с министром обороны. Слава богу, аппаратную. Грачев с подачи начальника Главного управления военного бюджета и финансирования Вооруженных сил России Василия Воробьева хотел взять под контроль департамент полевых учреждений Центрального банка России. Он обслуживает воинские части и другие организации Минобороны; проще говоря, зарплата военным идет через него. Геращенко уходил в глухую оборону, полагая, что если выплату зарплат военным отдать самим военным, то рядовые этих денег никогда не увидят.

Владимир Геращенко, отец центробанкира, рассказывал, как трудно, но оперативно был создан этот департамент во время Великой Отечественной войны. Он гордился тем, как Госбанк СССР, несмотря на весь кошмар, смог выстроить нормальную систему платежей. Младший Геращенко не мог себе позволить развалить завоевание предшественников. Отдать, заранее зная, что все будет разрушено, он не желал. И Геращенко ввязался в войну с Грачевым, понимая, что это может стоить ему кресла. Наследие Госбанка для него стало почти святыней. Он, хоть и был представлен к должности Ельциным, никогда не чувствовал себя членом его команды. Геращенко понимал, что при выборе между Геращенко и Грачевым импульсивный Ельцин предпочтет последнего. Но Геракл – так звали Геращенко коллеги – твердо решил: отстоять