Что буржуазия начала войну для подавления рабочего класса собственной страны, проскальзывает даже в первых воззваниях Маннергейма, выпущенных им сразу после вероломного нападения на русские войска. В одном из них он писал: «Совершаемые худшими элементами общества в союзе с русскими войсками насилия, грабежи и убийства мирного населения, из которых события в Выборге вызвали особенно сильное возмущение свободолюбивых крестьян Эстерботнии, вынудили меня обезоружить русские войска в Ваасе, Лаппо, Улистаро, Сейняйоки, Гамлакарлебю (Коккола) и многих других местах. Если красногвардейцы не подчинятся законному правительству, то ожесточенные крестьянские войска с оружием в руках вынесут приговор изменникам государства»[22].

Из воззвания видно, что начинаемая война направлена против красногвардейцев, названных «худшими элементами общества» и «изменниками государства».

В другом воззвании Маннергейма — к тем русским войскам, на которые он не смог напасть, говорилось: «К храбрым русским солдатам! Находящиеся под моим командованием крестьянские войска независимой Финляндской республики сражаются не против России; они поднялись на защиту свободы и законного правительства, чтобы беспощадно сразить те шайки хулиганов и бандитов, которые открыто угрожают самому порядку страны и собственности».

Таким образом, Маннергейм сам раскрыл фальшь основного тезиса буржуазной пропаганды о якобы национально-освободительном характере войны и признал ее классовый характер: ведь «хулиганами и бандитами» он называл не кого иного, как финляндских революционеров.

Но одновременно с вооруженным выступлением сил контрреволюции началось и революционное выступление пролетариата, чаша терпения которого переполнилась. Было ли это революционное выступление оправдано обстоятельствами? Безусловно.

Рабочему классу Финляндии, пишет коммунистический историк А. Хювёнен, «нужно было... выбрать один из двух путей: либо без борьбы примириться с тем, чтобы бразды правления нашей страны были отданы одной буржуазии, которая хотела разгромить рабочее движение и усилить эксплуатацию больше прежнего, либо подняться на борьбу в защиту прав рабочего класса и всех трудящихся, в защиту независимости нашей страны и ее мирной, дружественной по отношению к Советской России политики. Решения нельзя было достичь прежними парламентскими средствами борьбы, даже если бы они был подкреплены массовыми стачками и демонстрациями. Буржуазия взялась за оружие и пустила его в ход. Поэтому и рабочему классу пришлось подняться па вооруженную борьбу против своих угнетателей».

Однако буржуазные фальсификаторы истории старались затушевать эти внутренние причины финляндской революции. Чтобы ее скомпрометировать, они изображали ее делом рук большевиков. Так, X. Игнатиус и К. Сойккели утверждали, будто революция произошла потому, что «между правительством Советской России и руководителями рабочей партии Финляндии было заключено соглашение». Ф. Байер уверял, будто сами большевики заявили всему миру 1 февраля 1918 г. через радиостанцию в Детском Селе, что «переворот в Финляндии был подготовлен большевистским правительством». Шведские буржуазные газеты утверждали: «Революция в Финляндии — это работа Смольного». Финляндская революция, писал Ляшеснэг была просто-напросто «политической операцией правительства Ленина». Делались многозначительные сопоставления: в начале января 1918 г. Ленин ездил в Финляндию на отдых — и меньше чем через месяц там произошла революция. Многие объясняли возникновение революции тем, что Троцкий как раз накануне прислал телеграмму финской Красной гвардии; приводили даже ее текст, впрочем, каждый раз противореча друг другу. Третьи «определяли», что тут рука не Троцкого, а Зиновьева. «Поддерживаемые и руководимые из Петербурга председателем Коммунистического Интернационала Зиновьевым (Коминтерн был основан более года спустя! — В. X.), эти революционеры-романтики попытались захватить власть при помощи вооруженной силы, рассчитывая на быстрое присоединение всего скандинавского севера», — писал Бирнбаум в 1959 г. Германские генералы Куль и Дельбрюк изобразили причину финляндской революции так: «Оставшиеся там большевистские войска захватили в конце января власть (!) и организовали в Финляндии большевистское (?) правительство». Западногерманский профессор Ф. Фишер в книге, изданной в 1962 г., пишет о том же следующим образом: «Социалисты, поддерживаемые петербургским правительством, стремились к автономии внутри большевистской России и прежде всего к установлению коммунистического государственного порядка». Черчилль изложил дело в таких словах: «Большевики, которые 4 января присоединились (?) к французскому и шведскому правительствам в признании независимости Финляндии, вторглись в Финляндию (?) и 28 января 1918 г. захватили Гельсингфорс (?)».

Так «объясняли» финляндскую революцию многие буржуазные авторы.

Впрочем, не уступали им подчас и правые социал-демократы. Датская газета «Сосиаль-демократен» сообщила 29 января 1918 г. о финляндской революции под кричащим заголовком на первой странице: «Большевики воюют с Финляндией!». Германская «Форвертс» без комментариев перепечатала заметку из «Морнинг пост», где утверждалось, что «революция в Финляндии — дело Смольного». (Подробнее об отношении германских и шведских социал-демократов к финляндской революции будет сказано ниже.) Таннер и его единомышленники в воззвании к рабочим Финляндии, опубликованном после взятия немцами Гельсингфорса, изобразили большое историческое событие, словно в камере-обскуре, в перевернутом и преуменьшенном виде. Виновником этого «несчастья», утверждали авторы воззвания, был «Восток», т. е. Советская Россия. По их словам, «русские солдаты в Финляндии и петроградские большевики навязывали финляндским рабочим оружие и оказывали постоянное давление на руководство партии». На самом деле большевики не отказывали финским рабочим, когда те просили оружия (а это имело место не раз с лета 1917 г.), но о навязывании не было и речи. Никакого «давления» со стороны русских солдат или петроградских большевиков на партийное руководство, разумеется, не оказывалось. Давление исходило не с русской, а с финской же стороны — со стороны финских рабочих. Они, а не большевики, требовали от руководителей взятия власти еще в ноябре и были тогда возмущены прекращением забастовки. Урок этот даром не прошел. Решительное настроение масс, осознавших, что революция является единственным путем к прекращению невыносимого положения, было характерной чертой атмосферы в январе 1918 г. «Влияние и власть «уличного парламента» все росли, — писал о кануне революции Элиель. — В последние дни перед началом революции «уличный парламент» был среди рабочих единственным могучим фактором. Вожди должны были идти вместе с массами под давлением масс. И уже не являлось решающим, исходит ли это давление от организованных социал-демократических рабочих или же большинства «уличного парламента», состоявшего из неорганизованных рабочих». Участник революции А. Валден с возмущением писал о таннеровцах: «У нас еще и теперь находятся «социалисты», которые утверждают, что революция была вызвана искусственно и что ее можно было еще избежать. Напротив, у нас дело обстояло так, что массы говорили: «Теперь мы пойдем, идите вы, руководители, с нами, если хотите» [23].

Не смешно ли объяснять такое массовое движение, каким была финляндская революция, давлением большевиков на нескольких лидеров? Еще выдающийся финляндский общественный деятель XIX в. Снелльман писал, что «мало веры тем, кто говорит, будто революция — это результат тайных интриг со стороны кучки