Ну просто отлично! Даже Андрюша знает Марка. Еще и называет его просто по имени!

Марк присел на корточки и стал что-то отвечать, а мы с крестной тем временем прошли на кухню, где она поставила букет в вазу.

Я же сглотнула слюну. Божественный аромат выпечки чувствовался еще на лестничной клетке, а теперь я увидела в духовке свои любимые «улитки» с корицей. Которые, как выяснилось, крестная пекла для Марка, но я тоже была не против умять штук десять. Только сначала нужно сделать главное.

– Вот, – протянула я тете Наде свой подарок, – поздравляю.

– Ох! – она восторженно взмахнула руками, после чего схватила книгу и начала ее рассматривать. – Вот это да! И какая обложка красивая! Сама рисовала?

– Да.

– Какая же ты талантливая, девочка моя! – крестная крепко меня обняла и чмокнула в макушку.

– Что это? – услышала я голос Марка за спиной.

Крестная протянула ему книгу.

– Вот, Лика сделала для меня.

– Это то, о чём я подумал? Тот самый дневник?

– Ага, он самый.

– Можно посмотреть?

– Конечно, ведь теперь это достояние общественности, – засмеялась крестная.

Марк открыл книгу на одной из первых страниц и стал читать: «пока вахтёрша понтела на Ленку, я побежала наверх и увидела…»

– Ой, нет, всё-таки лучше не вслух, – запротестовала крестная, – а то я стесняюсь.

– А что означает «понтела»? – спросил Марк. – Я не понял.

– Тогда это означало – возмущалась, – вместо тети Надя ответила я, а потом меня почему-то понесло.

– Между прочим, крестная сейчас меня постоянно поправляет – следи за речью, употребляй литературные слова. Например, недавно я сказала при ней слово «машинально», так она как начала критиковать – плохое слово, канцелярское! Я потом это слово нашла даже у Паустовского в ее любимой «Золотой розе», но всё равно не смогла переубедить. Ага, ага! А сама-то в моём возрасте еще и не так разговаривала! Там такое есть, сейчас покажу… – я потянулась к книге-дневнику.

Тетя Надя засмеялась.

– Ладно-ладно, я была не права. Марк, если хочешь, потом посмотришь. Давайте сейчас поедим очень вкусное мороженое, а потом, когда приготовятся булочки, выпьем чаю.

– Мороженое! – обрадовался Андрюша и запрыгал по кухне.

– Тебя это не касается – горло только вчера перестало болеть! Будешь есть банан.

Андрюша гневно замычал. Не обращая внимания на недовольство сына, тетя Надя вытащила из морозильника большую упаковку клубничного «Баскин Роббинса», потом достала из шкафа красивые разноцветные тарелочки, но тут в дверь позвонили, и она пошла открывать.

– Надька! Ты мне санузел заливаешь! – донесся из коридора звонкий голос соседки.

– Чего? Я вроде недавно в ванную заходила, там всё в порядке.

– В порядке, как же!

– Пойдем посмотрим!

Они прошли в ванную и выяснили, что протечка всё-таки есть, но откуда-то сверху. Оказалось, тетю Надю тоже заливают.

– Чёрт! Да как же так? Вроде только недавно… – вскрикнула она, а потом обратилась к нам, – так, мне нужно сбегать наверх, разобраться. Руки можете помыть на кухне. Лика, подойди к доче, если она проснется. Марк, разложи мороженое по тарелкам. Только ребенку не давать!

После этих указаний она сунула Андрюше банан и ушла.

Марк еще немного полистал дневник, потом отложил его в сторону, вымыл руки, открыл упаковку мороженого, положил несколько розовых шариков с малиновыми прожилками в  синюю тарелку и начал их уминать.

– Как? – возмутилась я. – А мне почему не положили?

– И рад бы, но не могу. Ты же сама слышала, что сказала Надежда Николаевна: ребенку не давать, – невозмутимо отозвался Марк и облизал ложку.

Андрюша, который с грустным видом доедал свой банан, почему-то дико оживился, услышав эти слова.

– Ты – ребенок! – выкрикнул он, бросил кожуру на стол, подбежал ко мне и больно дернул за косу. Я рассердилась.

– Что за глупости? Я не ребенок. И не кричи так, сестру разбудишь.

Но это только больше его раззадорило.

– Ты ребенок! – крикнул он еще громче, а потом стал бегать вокруг меня и повторять без перерыва, – ты-ребенок-ты-ребенок-ты-ребенок-ты-ребенок-ты-ребенок!

Честное слово, никогда не била детей, но в этот момент возникло желание отвесить ему подзатыльник. От его беготни и криков закружилась голова: я хотела присесть, подошла к стулу, но Андрюша запрыгнул на меня сзади, свалил на пол, сел сверху и стал трепать за волосы, продолжая вопить.

– Я – не ребенок! Не ребенок! Прекрати! –  я пыталась отбиваться: волосы взлохматились, щеки начали полыхать, но от буйного сына крестной отделаться было нелегко.

Улучив момент, я взглянула на зачинщика этого происшествия – он наблюдал за нашей возней с насмешкой, продолжая как ни в чем не бывало лопать мороженое. Ужасный, ужасный человек!

– Что здесь происходит? – вдруг услышала я строгий голос крестной. – Андрей, что ты делаешь? Немедленно слезь с Лики!

То сразу же замолчал, вздохнул и подчинился: подбежал к тетё Наде и прижался к её ноге. Я поднялась с пола и попыталась привести волосы в порядок, но всё было бесполезно. Наверняка теперь я выглядела как пугало огородное, и это разозлило меня не на шутку.

– Крестная, а ты знаешь, что твой бывший ученик курит? – внезапно спросила я.

– Марк, правда? – она удивленно подняла брови и посмотрела в его сторону.

– Я редко, честное слово, – он поднял руки перед собой, словно пытаясь защититься.

– Ага, редко, как же, как же, – пробормотала я.

Крестная повернулась ко мне.

– Лика, а разве мы тебя не учили, что ябедничать нехорошо?

– Ябеда! – пискнул Андрюша, после чего предусмотрительно скрылся в другой комнате.

Всё! Кажется, они меня довели.

Я решила немедленно уйти, но тут в дверь снова позвонили.

Крестная опять пошла открывать.

– Андрей? – услышала я через пару секунд ее удивленный голос.

– Представляешь, собирался сделать тебе сюрприз, отпросился с работы. Хотел пробраться незаметно, оказалось – не судьба – забыл ключи от квартиры, – сообщил приятный баритон.

Они появились на пороге кухни вдвоем: высокий, статный, широкоплечий Андрей Сергеевич и тетя Надя, казавшаяся на его фоне совсем крошкой. Крестная держала в руках букет красных роз, а ее муж – торт из моей любимой кондитерской.

Почему-то в их присутствии я всегда чувствовала неловкость. Нет, не из-за истории с дневником. Просто то, как Андрей Сергеевич смотрел на крестную, а она – на него, было…  Я даже не знаю, как объяснить.