Сгоряча ему показалось, что упырь так и недостал его ни разу. О чем-то вспомнив, он провел тыльной стороной руки по лбу.Затихшая было узкая боль вновь обожгла его. На запястье остался липкий след.

– Он пытался ослепить тебя первым же ударом,но взял чуть выше, – пояснил Бейбарсов и тотчас, не удержавшись, добавил:– А жаль, повязка на глазу смотрелась бы романтично. Моей Лизон нравились такиетипажи. Глядишь, и нам не пришлось бы убивать друг друга.

– Вот и сидел бы со своей Лизон! – резкосказал Ванька.

– Не могу. Лиза при всех своих несомненныхплюсах очень агрессивная дама. Причем атакует она очень коварно – сверхзаботой.По мне уж лучше бы кирпичом.

– Сверхзабота – это как?

– Сверхзабота – это такая установкапрофессиональной страдалицы, когда все по умолчанию потомственные свиньи, а тыодна дюймовочка с голубыми глазами. Даже не знаю, какой тебе пример привести…Ну, скажем, попросят ее знакомые два часа с больным ребенком дома посидеть. Оназа это время неотложку вызовет, ребенка в клинический госпиталь уложит и насчетоперации на носовой перегородке договорится, хотя у него обычный насморк. Опятьона вроде бы всех облагодетельствовала – и вновь ей никто спасибо не говорит.

– Но она же хотела как лучше! – горячосказал Ванька.

– В том-то и беда, – кивнул Глеб.

Рассуждая о Лизон, Бейбарсов не забывал быстроспускаться, держа наготове бамбуковую трость и настороженно вглядываясь вкаждую нишу, достаточную для того, чтобы в ней спрятаться.

Зыбкая сырость забиралась Ваньке в рукава.Тангро, не любивший сырости, шевелился под свитером.

– Холодно здесь, – сказал Ванька.

– Разумеется. Когда ты уже умер – приходитсядумать о сохранности кожи, – пояснил Глеб мрачно.

Лестница в подвал была деревянной и неожиданнодлинной. Рассохшееся дерево стреляло и скрипело от каждого шага Бейбарсова. ПодВанькой ступеньки, напротив, почти не издавали никакого звука.

– Как ты ухитряешься не скрипеть? Весишь тыпримерно столько же, но шума от тебя раза в три меньше, – шепнул Глебудивленно.

Ванька не стал говорить, что жизнь в чащеприучает к тишине и осторожности. Шумные в лесу долго не живут.

– Нашел на чердаке в сторожке брошюрку дляпартизан. Пожелтевшая такая, толковая. Чтобы производить меньше шума, по рыхлойземле или пашне надо идти, наступая пяткой. По твердому грунту или грунту скамнями – носком. По траве – равномерно всей стопой.

– А по деревянным ступенькам?

– Про деревянные ступеньки там ничего нет. Этоя вычислил уже опытно. Тоже всей стопой, но когда наступишь, не перемещатьцентр тяжести ни назад, ни вперед. Так скрипа меньше.

– Стиль буратинки? – серьезно уточнилГлеб.

– Все лучше, чем стиль пустого ведра, котороеволокут за собой на веревке, – ответил Ванька.

Бейбарсов не стал спорить. Он уже остановилсяу низкой железной двери, в которую можно было войти лишь пригнувшись. С другойстороны доносился гул голосов. Прямо на металле прыгали белые буквы избаллончика. Поспешные буквы, разной величины:

«ПреЖде чЕм воЙти – пОдУмАй: а оНо теБе нАдо?»

– Люблю здоровый упырский юмор! – сказалВанька.

Не поворачиваясь, он почувствовал, что Глебнаклонил голову и внимательно посмотрел на него.

– Ты еще не раздумал отдать мне Таню? –послышался из полутьмы его вкрадчивый голос.

Вместо ответа Ванька решительно вытер перстеньо рукав свитера. Сухие перстни лучше выбрасывают искры.

– Ну на нет и суда нет! – сказалБейбарсов, пинком открывая дверь. – Ребята, мы на дискотеку! – свызовом объявил он.

Ванька, ворвавшийся в подвал следом заБейбарсовым, прищурился от неожиданно яркого голубоватого света, бившего изстоящей на столе высокой стеклянной лампы. Прямо перед ними буквой Т вытянулсядлинный дощатый стол, за которым помещалось около трех десятков упырей.

Посреди стола стоял длинный, недавновыкопанный гроб со следами глины на обитых тканью стенках. Крышка гроба былаеще заколочена, и потому сложно сказать, готовились ли упыри к торжественномуобеду или принимали в свои ряды нового члена.

На самом почетном месте стола, там, гдевстречались две перекладины буквы Т, сидел костистый лысый упырь. Когда дверьраспахнулась, он ломко, в два приема встал и, почти касаясь потолка маленькой,похожей на набалдашник трости головой, уставился на Ваньку.

Верхняя синяя губа медленно поползла к носу.Ваньку, помнится, остро поразило, что зубы у упыря были мелкие, желтые,обломанные, за исключением двух глазных, крупных и белых, медленно выползавшихиз стершихся челюстей. Из мертвых красных глаз смотрела на Ваньку взбесившаясяпустота.

– Живая кровь! – произнес упырь забитымземлей голосом.

Потом перевел взгляд на Бейбарсова инеприветливо просипел:

– Мертвая кровь, трусливая кровь! А тебе чтотут надо? Добычу нам привел?

Это было все, что он успел произнести.Бейбарсов с перекошенным лицом сделал шаг вперед. Бамбуковая трость с костянымнаконечником, брошенная с расстояния в четыре метра, вошла упырю в левый,лишенный зрачка красный глаз.

Ванька запомнил все с замедленной ясностью,точно составленной из отдельных кадров. Упырь покачнулся, потянулся к трости, норука его повисла. Ванька услышал противное шипение. На короткий миг все телоупыря до последнего пальца вспыхнуло изнутри багровым. Сияние это заметно былодаже под одеждой, но особенно отчетливо на открытых участках тела. В полнойтишине послышался негромкий звук, напоминавший звук пробки, которую за цепочкувыдергивают из полной ванны. Рубашка на груди у упыря вспыхнула в одном местеалой точкой, словно прожженная изнутри сигаретой.

Нечто жуткое, похожее на темный вихрь,вырвалось из нее, широкой петлей скользнуло над головами, безуспешно попыталоськоснуться Ваньки, неприязненно отпрянуло от Бейбарсова и с диким воем умчалосьв никуда, оставив на потолке выжженный след.