Германец свалился в окоп, я же, наоборот, приподнимаюсь на колени, кривясь от боли – и ведь вновь в левом боку! Все же заставляю себя встать, опираясь на земляную стенку, и тут замечаю показавшихся перед окопом фрицев.

Мне везет – их двое, и оба с «маузерами». Чтобы вскинуть винтовки к плечу и точно выстрелить, требуется несколько лишних мгновений, которых у противника нет: тремя выстрелами я свалил обоих за считанные секунды.

В обойме остается еще три патрона. Я уже было потянулся к кобуре, в отдельном отсеке которой хранится запасной магазин, но тут же почувствовал знакомую дрожь земли и в панике оглянулся.

Горящий «Гочкис» крутанулся на месте и замер чуть в стороне за траншеями. Открылся башенный люк, и из него высунулся командир, сжимающий в руках огнетушитель – решил, значит, потушить моторное отделение.

– Ах ты ж тварь!

Слепящая, обжигающая ненависть вновь ярко полыхнула в душе, и, поймав спину высунувшегося танкиста на прицел, я трижды нажал на спуск, сгоряча промахнувшись первой пулей, но уложив еще две в цель. Пистолет становится на затворную задержку – и только тогда я нырнул на дно окопа, одновременно меняя опустевший магазин на запасной.

А в траншеях разгорается неравный для нас рукопашный бой. Атакующих немцев практически двое больше, хотя часть солдат врага вступила в схватку с другими отделениями взвода… Потеряв несколько человек от огня винтовок и моего пистолета-пулемета, фрицы реабилитировались, уничтожив половину подконтрольной мне группы гранатами и расстреливая людей сверху вниз, стоя над траншеей.

Но и красноармейцы, ободренные гибелью фашистских панцеров, дерутся яростно и стойко. В упор гремят выстрелы, практически не оставляя людям шансов выжить, в ход идут штыки, ножи, блестящие саперные лопатки. На моих глазах боец сильным ударом лопатки сбивает в сторону нацеленный в живот штык-нож маузера и рубит в ответ, словно секирой, развалив шею фашиста! Но тут же в спину его вонзается ножевой штык другого немца, а секунду спустя на ганса налетает Славка Красиков. Вооруженный мосинкой, он парирует длинный укол немчуры и цепляет ствол карабина шейкой крепления штыка. Рывок – и маузер вылетает из рук противника, а Красиков, злобно оскалившись, всаживает в живот врага узкое жало четырехгранника.

Между мной и товарищем в окоп спрыгивает сразу трое немцев. Один, первый номер пулеметного расчета, поднимает МГ-34 на плечо второму номеру, тот же крепко сжимает в руках сошки машингевера. Славка отчаянно дергает затвор, перезаряжая винтовку, но явно не успевает…

– Умрите, твари!!!

В мою сторону успевает развернуться третий фашист, с карабином; он даже вскидывает его к плечу, но оседает, получив пулю в живот. Следующие три выстрела тэтэшника сливаются с пулеметной очередью, излохматившей гимнастерку резко побледневшего красноармейца. Из груди его во все стороны полетели кровавые брызги, но и пулеметчики получают раны. Второй номер, поймавший две пули, уткнулся лицом в землю траншеи, но первый, с залитой кровью спиной, все равно пытается развернуться, до последнего сжимая машингевер. Сцепив зубы от ненависти, тяну спусковой крючок еще дважды. Одно попадание в плечо, другое в лицо: свинец пробил щеку, выбил зубы и вышел где-то в районе шеи, отбросив врага на стенку окопа.

Какое-то острое чувство опасности накатило вдруг со спины, оно было настолько сильным, что я непроизвольно дернулся в сторону. И тут же сзади грянул выстрел, а в то место, где я стоял секунду назад, ударила пуля! Скорее от неожиданности, чем сознательно, я вскинул пистолет и шмальнул навскидку, на звук. Промазал – вооруженный карабином противник бросился ко мне, целя штык-ножом в живот, а тэтэшник встал на затворную задержку. В голове неожиданно, но совершенно не к месту промелькнуло:

Поздравляем! Вами открыт навык «интуиция ветерана»! Ваши шансы почувствовать опасность, распознать засаду, заметить несоответствие в поведении переодетых диверсантов или предателей увеличены вдвое!

Твою ж дивизию, как же вовремя…

Правая рука сама потянулась к последнему доступному оружию – финке НКВД, послужившей одним из прототипов для ножа разведчика НР-40. Клинок я ношу в ножнах на поясе и сейчас успеваю выхватить его, держа обратным хватом. Вовремя! Оскалившись, немец резко выбрасывает карабин в длинном выпаде, вложив в укол вес тела и придав тому недюжинную скорость. И все же тело на прокачанных рефлексах успевает среагировать, смещаясь вправо с линии атаки. Одновременным ударом лезвия ножа по вражескому клинику я увожу его от себя в сторону.

Однако противник мне достался опытный, бывалый: мое парирование он тут же переводит в тяжелейший удар приклада, нацеленный в голову. Я успеваю только вскинуть скрещенные руки к голове – и дерево встречается со сталью финки, выбив ее из рук и отбросив меня на дно траншеи. Но хоть ничего не сломал! В момент падения успеваю разглядеть на груди немца бронзовый знак со скрещенными штык-ножами, и в голове тут же щелкает: награда «За ближний бой» третьей степени, вручается за пятнадцать дней рукопашных схваток. Тертый мне достался калач…

Враг продолжает атаку, вскинув карабин и вновь нацелив штык мне в живот, стремясь пригвоздить к земле, как жука иголкой. Становится по-настоящему страшно, но в момент укола я скручиваюсь к левой стенке, одновременно что есть силы ударив стопой в правую голень противника. Немец теряет равновесие, провалившись вперед, а ножевой штык впивается в землю.

Однако же падает фриц на меня сверху, успев при этом жестко пробить по свежей ране, в районе травмированных ребер. От дикой, острой боли я невольно вскричал и тут же пропустил тяжелейший удар головой, облаченной в каску, в челюсть. В глазах темнеет… А прихожу я в себя в момент, когда жесткие, сильные пальцы немца сдавили мое горло, ломая гортань. От сильной боли и животного страха сознание проясняется; уперев правую стопу в живот противника, рывком отталкиваю его от себя, одновременно смещаясь на спине вправо. В следующую секунду закидываю левую ногу на шею врага и фиксирую его корпус коленом правой, уперев под мышку. Одновременно что есть силы прогибаюсь в спине, разрывая уже ослабевший душащий захват, и вытягиваю руку немца на болевой – рычаг локтя.

Дышать помятым железными пальцами горлом тяжело, но слепая ярость полностью овладевает мной и придает сил. Не обращая внимания на отчаянный крик немца, с противным хрустом сухожилий и звонким щелчком костей я ломаю его руку в районе локтя. В этот раз враг взвыл от боли, как девчонка… С трудом встаю на колени, нашариваю рукоять выбитой финки; фашист же привалился спиной к стенке окопа, баюкая сломанную руку. В глазах его ширится ужас, он успевает раззявить рот в полным мольбы крике:

– Nein, nicht töten! Bitte!!!

Но резким ударом я всаживаю нож ему в горло, по самую рукоять, а после проворачиваю его, разрывая плоть.

– Небось, тебя тоже когда-то просили пощадить, говорили «пожалуйста»… Сдохни!

Добив ветерана вермахта, я сам устало прислонился спиной к земляной стенке. Обе раны болят невыносимо, но что странно, боль эта притупляется с каждой секундой… Уже неверным движением достав тюбик с пенициллином, глотаю вторую таблетку, запив водой. После чего, немного переведя дух, последним усилием воли приподнимаюсь над траншеей, чтобы осмотреться.