асфальт был целый, редкие велосипедисты энергично крутили педали, пролетая мимо нас. Скамейки были заняты парочками, которые вышли на вечернюю прогулку любоваться закатом и звездами.

Пак оперся о перила и уставился на отражение береговых огней в темной воде. Лица я не видел, только затылок и торчащие под майкой лопатки.

– Зачем ты заключил сделку? – спросил я. – Да, внешность у тебя не фонтан, но мог бы просто операцией исправить, как другие.

Пак испепелил меня взглядом через плечо:

– Ой, ты такой умный. Голос у тебя не фонтан, но мог просто музыке пойти учиться, как другие.

– Извини, – примирительно сказал я и облокотился на перила рядом с ним. – Но серьезно, зачем?

– Я с детства в шоу-бизе. Нормально выглядел, хорошо пел, меня даже продюсеры из Ульсана в Сеул забрали. Пахал как проклятый, а лет в тринадцать вырос быстро, но как-то тупо. Уши эти, лицо непропорциональное, прыщами покрылся, форма глаз так себе, еще и вес набрал. Сейчас похудел уже. Меня хотели из стажеров выгнать, и тут подходит ко мне на улице парень в ханбоке и… – Пак криво усмехнулся. – Уговорил он меня секунд за пять. Я же больше ничего делать не умею, только петь и танцевать.

– Как Иссумбоси, – улыбнулся я. – Это японская сказка, мне мама в детстве рассказывала.

– Ненавижу японцев. Проклятые колонизаторы, я даже аниме не смотрю. Ладно, чего там с ним было?

– Иссумбоси был страшненький мальчик-с-пальчик, зато любил петь и танцевать. Решил пойти на поиски приключений, из чашки сделал себе лодку, а из палочек для еды – весла. Устроился служить к министру и женился на его дочери.

– И как ему это удалось? – спросил Пак, совершенно не впечатленный историей.

– Он нашел молоток счастья, который желания исполняет.

– Ну конечно. Без этого страшненьким неудачникам ничего не светит. Все, я поверить не могу, что ты утешаешь меня японской сказкой! Идем поедим.

– Денег у меня нет, – виновато сказал я.

Пак вяло махнул рукой:

– У меня их столько, что за две жизни не потратить. Главное не назови кимпаб роллами, как япошки, а то я тебя прибью.

Мы дошли до вагончика, который примостился под огромными кленами на набережной. – Мне самый острый кимпаб, – сказал я. – Мама всегда говорила, острая еда помогает от стресса.

– Ты в стрессе? – делано удивился Пак. – С чего бы? Ладно, дайте нам два самых острых.

Мы молча ели, не зная, что друг другу сказать. После унылой кормежки в кафе учебного центра остренький кимпаб с говядиной и кунжутным маслом полностью захватил мое внимание и позволял хотя бы не смотреть на Пака каждую секунду.

– Ты знаешь других таких, как мы? – все-таки спросил я, когда мы закончили.

– Кроме генерального – нет. Ну, или не замечаю. Ладно, уже поздно, пора в общагу.

– Прикольно ты это место называешь.

– Официально это учебный центр, но мы с ребятами жили вместе, когда были стажерами. Не здесь, нам снимали крохотную квартирку, мы там в одной комнате на походных матрасах спали. Короче, с тех пор любое место, где мы вместе тусуемся, для нас «общага», хотя жить в учебном центре по двое в комнате, как другие группы, мы отказались наотрез. Мы все редкостные индивидуалисты – может, с этого наши проблемы и начались?

Я искоса глянул на него, не сказав, что помню, как выглядела их комнатенка с матрасами, из документалки про восхождение «Тэянг» к славе. Все участники начинали как талантливые дети, которых выбрали продюсерские центры. Потом они несколько лет были стажерами, смиренно работали до седьмого пота, учились петь и танцевать, и наконец из стажеров собрали группу. В той документалке все четверо были юными и счастливыми: попасть в настоящую группу было их мечтой, они постоянно кланялись оператору, смущенно смеялись, благодарили продюсера и говорили о своей дружбе.

– Почему ты злишься на Кибома? – спросил я. – Он ведь с самого начала был с вами.

– Еще одно слово про Кибома, и я тебе не помощник. Ясно?

– Ты сам вчера про него говорил, – осмелел я, вспомнив, как Бао снимала наше фальшивое знакомство.

– Я наши задницы спасал вообще-то, – прохладно сказал Пак. – Фанаты грустят по Кибому, сразу они тебя не примут. Надо было изобразить, что мы переживаем. Столбом ты стоял очень натурально, не выглядел слишком наглым. Если тебя не выпрут, эта запись будет отлично смотреться.

Мир группы казался таким ярким и теплым, пока смотришь на него со стороны, – а вблизи парни на ножах и друг с другом, и даже с беднягой Кибомом, которого тут вообще нет! Я-то думал, когда ты знаменитость, у тебя все круто, а вот поди ж ты…

В общагу – мне хотелось называть вещи так, как называл их Пак, – мы вернулись уже в темноте. Никаких задушевных разговоров по дороге не вели: перебросились парой реплик о музыке, о собаке, которая прошла мимо, о том, какое жаркое выдалось лето. Я думал, мы разойдемся спать, но Пак направился в репетиционную студию – ту самую, где я утром мучился от скуки с преподом по вокалу.

– Петь ты не учился, это ясно. – Он сел на большой черный ящик усилителя. – В музыкальную школу не ходил, второй голос держать не умеешь. Но ты обаятельный, у тебя запоминающийся тембр и энергичная, напористая подача. Короче, ты как страшненький, но киногеничный актер: вроде и отстой, и оторваться невозможно. Мне даже не каждую минуту хотелось тебя убить, когда мы пели вместе.

– Ну спасибо, – пробормотал я, не зная, радоваться или обижаться.

Мы опять затянули «Не влюбляйся» – без микрофонов, просто так. Пак на каждой строчке прерывал меня и показывал, как надо. Мешало то, что сам я по-прежнему слышал свой голос идеальным, но Пак оказался терпеливым учителем. Это было неожиданно: в обычной жизни он был вечно раздраженным, а в студии – неутомим и сосредоточен, как герои фильмов про легендарных музыкантов. Даже вейп ни разу не достал! А я пытался расслышать сквозь иллюзию свой настоящий голос и остро чувствовал уходящее время. Завтра к ночи меня тут уже не будет. Конечно, хорошо вернуться в безопасную, знакомую жизнь, но…

– Ты должен справиться, – сурово сказал Пак, когда мы окончательно выбились из сил. – Не сдавайся заранее, так делают только слабаки.

И пошел на выход: ни «до завтра», ни «спокойной ночи». Я растерянно смотрел ему вслед: неужели он правда верит, что я могу впечатлить генерального директора своим слабым голосом? А главное – танцы, это уж вообще безнадега.

Свои шансы пройти прослушивание я оценивал как ноль из ста, но как бы хотелось уйти с высоко поднятой головой! Показать Паку, что он