пугая Сережу вопросом: «Здесь трупы сдают?» На другом конце университетского флигеля был анатомический театр, где принимали покойников, вот и путали…

Но все это осталось в прошлом. Сергей снова в Москве. На руках у него аттестат об окончании школы, и теперь можно выбрать институт и будущую профессию. С последним он уже определился, поскольку хотел получить хорошее инженерное образование. Отец, окончивший знаменитый Санкт-Петербургский политехнический институт, как-то в разговоре об инженерных специальностях заметил: «По моему мнению, хороших инженеров мало. Хороший инженер должен состоять из четырех частей: на 25 процентов — быть теоретиком; на 25 процентов — художником (машину нельзя проектировать, ее нужно рисовать — меня так учили, и я тоже так считаю); на 25 процентов — экспериментатором, то есть исследовать свою машину; и на 25 процентов он должен быть изобретателем. Вот так должен быть составлен инженер. Это очень грубо, могут быть вариации. Но все эти элементы должны быть».

Как казалось Сергею, он вполне отвечал этим требованиям, которые перечислил отец. Ведь ему с самого детства всегда больше всего хотелось понять суть вещей и механизмов, чтобы потом самому создавать целое из многочисленных разрозненных деталей и частей. И он с удовольствием проделывал это до юношеских лет. Правда, детский конструктор «Мекано» сменили более серьезные вещи, например, сделанный своими руками астрономический телескоп, детали для которого он сам вытачивал на токарном станке.

Возможно, размышлял Сергей, ему не хватало теоретических знаний, но как раз для этого он и хотел учиться дальше. Вот только где? Шла война, многие институты были эвакуированы из Москвы в Сибирь, на Урал, в Среднюю Азию. Какой из оставшихся выбрать?

Порой к решению, которое на самом деле уже давно вызрело в душе, может подтолкнуть случайность.

Вернувшись в Москву из Казани, где пришлось почти все время общаться и жить среди людей, намного старше себя по возрасту, он с жадностью принялся искать своих сверстников, тех, с кем провел пять безмятежных детских довоенных лет.

Всё решил звонок «дачному» другу Сергею Балаховскому.

— Ты где?

— Заканчиваю подготовительное отделение. Буду учиться в МАИ. На самолетостроительном!

— МАИ? Самолетостроительный? Я тоже хочу! А разве институт не в эвакуации?

— Да, он был в Алма-Ате, но уже почти все недавно вернулись. Открывают новые специальности. Слышал про вертолеты?

— Нет.

— А еще туда в учебную лабораторию с фронта присылают всю трофейную авиационную технику, представляешь?!

— Здорово!

МАИ! Конечно же МАИ! Как же он сразу не подумал, что Московский авиационный институт — именно то, что ему нужно, где он сможет получить самое что ни на есть настоящее современное инженерное образование, о котором так часто говорил отец!

Институт, правда, не относился к числу «старейших» для России, как, например, Политехнический в Ленинграде. Он был создан всего лишь 13 лет назад и первое время ютился то в каморках бывшей абажурной фабрики «Хлородонт» на Ольховской улице, то в здании бывшей гимназии на 5-й Тверской-Ямской улице.

Но теперь — совсем другое дело. Еще до войны на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе для МАИ были построены новые большие корпуса, открыты научные и учебные центры. А какие специалисты читали там лекции! Их имена в войну знал каждый мальчишка: Н. Н. Поликарпов, В. М. Мясищев, В. Ф. Болховитинов… О подвигах летчиков, о достижениях советского самолетостроения писали тогда все газеты страны.

Вот только примут ли? У него ведь даже паспорта на тот момент еще не было…

Студенчество

Сергея приняли в институт без экзаменов, на основании хорошего аттестата и московской прописки. Специальность он выбрал такую же, как и Сергей Балаховский, — самолетостроение. Он был единственным пятнадцатилетним студентом МАИ набора 1943 года.

Учеба и студенческая жизнь захватили его с первых же дней. Учился легко, жадно, взахлеб. Страшно переживал, что не получил основательного математического образования, а сдавать предмет пришлось известному математику Андрею Николаевичу Тихонову, заместителю самого Мстислава Всеволодовича Келдыша, директора Института прикладной математики АН СССР и признанного организатора советской науки. Выручили упорство и книга по математике, переведенная его дедом А. Н. Крыловым.

Сергей не считал нужным обращать внимание на зависть и шепот некоторых сокурсников, без особенных успехов постигавших предметы самолетостроения: «Ну, конечно, сын самого Капицы! Ему хорошо, живет, как у Христа за пазухой: и комната своя, и книги любые, и прислуга, и даже токарный станок в доме есть! Я бы тоже так учился…»

Никто из «шептунов» даже представить себе не мог, что этот мальчик, сын прославленного академика, находясь в эвакуации в Казани, спал на двухэтажных нарах в закутке бывшей дворницкой, за два года, экстерном, окончил четыре класса заочной вечерней школы для взрослых, а каждое лето работал в сложных экспедициях по разведке нефти в районе башкирского поселка Туймазы и татарского поселка Шугурово, вначале рабочим, впоследствии — оператором. Там не было даже своего «закутка», а была одна комната или палатка на несколько человек, где при входе сушилась одежда, а за порогом начиналось настоящее царство кровососущих насекомых.

При этом он успевал посещать ньютоновские сессии в Казанском университете, где местные и эвакуированные из Москвы и Ленинграда ученые читали свои научные работы. Можно представить себе удивление этих взрослых людей, видевших каждый раз в последнем ряду аудитории «серьезное детское личико, которое с неослабным вниманием слушает все доклады».

Что же касается токарного станка, то родители приобрели его и разрешили Сергею на нем работать только тогда, когда все экзамены за девятый класс были сданы им на «отлично» в седьмом классе. Необходимо отметить, что станок не был юношеской блажью: Сергей очень убедительно в каждом своем письме в 1942 и 1943 годах обосновывал свою просьбу о таком подарке необходимостью вытачивания чугунных или железных чашек для стекол астрономического телескопа, который хотел сделать своими руками. Для этого он не только продумал все детали, но и побывал у известного астронома и оптика Д. Д. Максутова[29], самым внимательным образом ознакомился с его телескопом и получил необходимые указания для постройки такой «трубы».

Первые два года учебы в МАИ он был еще слишком юным на фоне остальных студентов, поэтому казался немножко смешным, в связи с чем пытался «оригинальничать». Его однокурсник Сергей Балаховский вспоминал:

«…На щеке у него [Сергея Капицы] была родинка, из которой торчал клок рыжих волос. Он специально отращивал. Он считал это оригинальным. И не было ни одного человека в группе, который бы не подергал за эти волосы. Для него не существовало застенчивости. Над ним смеялись, а ему было наплевать. У него не было скованности… Меня всегда удивляло то, как он