найденных при нем вещах. Его печатка – разумеется, новодел, не представляющий никакой исторической или культурной ценности, но это золотая вещь, которая стоит денег. Плюс символическая нагрузка…

– Погоди, я за тобой не успеваю. Так это не оригинал? Современная копия?

– Не копия, нет. Вряд ли копия. Тем более не оригинал. – Он тяжело вздохнул. – Орнаменты, подобные центральному, характерны для памятников архитектуры, но не для ювелирных изделий. Скорее всего, печатка была изготовлена по индивидуальному заказу. А вот где наш философ раздобыл плетенку и информацию о том, для чего она может пригодиться, это вопрос на миллион долларов… Он же должен был прийти к ювелиру с эскизом.

– Разве не может быть, что он увлекался историей и культурой древней Ирландии и пришел к ювелиру с орнаментом, который ему просто понравился?

– Я допускал такую возможность. – Герман вздохнул еще раз. – До того, как мы с Ленькой спустились во Второй Лабиринт. Но теперь точно знаю, что выбор узоров не был случайным. Я видел печатку, я запомнил свастику и узлы обрамляющей ее плетенки, только это помогло нам найти пещеру с колодцем и благополучно вернуться назад.

Минуту Нора молчала, пробуя переварить услышанное.

– Почему же Калягин ее не нашел? Пещеру.

– Может, и нашел. Этого мы не знаем. Он не нашел выход через кладбище.

– Герман, выражайся яснее! У меня уже голова кругом… Каким образом узоры на печатке помогли вам дойти до пещеры и вернуться назад?

– После того, как мы пару раз уперлись в непреодолимое препятствие и еще пару раз чуть не заблудились, меня посетила гениальная идея: можно же оставлять метки на камнях! Топора у нас с собой не было, но напильник был. Я сказал об этом Леньке. Он посветил на стену вокруг проема – мы как раз стояли перед очередным тоннелем – и в голову мою зашла еще одна мысль: что если наши предшественники уже наставили меток? И теперь их нужно просто отыскать.

– Ты говорил, что в некоторых каналах, несущих воду…

– Да, об этом я тоже подумал. В некоторых каналах, несущих воду, есть насечки на камнях. Символы, содержание которых нам не известно. Так вот. Мы осмотрели стену вокруг проема, осмотрели очень внимательно, буквально каждый квадратный сантиметр, и нашли две метки: справа, на уровне человеческих глаз, при условии, что человек на голову ниже меня, и опять же справа, но внизу, сантиметрах в тридцати от пола. Нижняя нас вообще не впечатлила, просто длинная вертикальная зарубка, которую пересекают две наклонные, покороче. – Выпростав руку из-под одеяла, Герман указательным пальцем начертил в воздухе три отрезка. – Зато верхняя – даже очень, и мы долго ее разглядывали. Ленька предложил мне послушать ее, но я предпочел зарисовать… ты же знаешь, блокнот у меня всегда с собой… в этих катакомбах трудно работать, энергия утекает только так.

– Покажешь мне этот рисунок?

– Конечно. Как ты, наверное, догадываешься, после этого мы начали обнюхивать каждый проем, каждое место, где приходилось выбирать новое направление. Метки были почти везде. То справа, то слева, то повыше, то пониже… Многие повторялись. В общей сложности мы насчитали семнадцать разных узоров-меток. И все семнадцать я зарисовал. Помнишь, я предложил Сашке обратить внимание на узлы плетенки, обрамляющей свастику на кольце Калягина? Рисунок этих узлов в точности совпал с одной из повторяющихся меток. Мы начали искать именно ее, сворачивать только по приглашению, и в конце концов оказались в пещере с колодцем, полным костей.

– Так, – прошептала Нора, вновь чувствуя неприятную дрожь внизу позвоночника. – Значит, целью Калягина была пещера?

– Скорее то, что в ней можно найти.

– А вы нашли? Или нет?

– Пока нет. Ничего такого, за чем стоило бы лезть туда, рискуя жизнью, как это сделал Калягин.

– Что дает вам основания полагать, что найдете в следующий раз?

– Постараемся найти.

– Но послушай, Герман…

– Нет, ты послушай. – Голос его слегка изменился. – Пол в этой пещере ровный, каменный. Посередине – колодец. Неизвестно, что там на дне, под костями, но на полу нам удалось разглядеть нечто вроде… ты поняла, да… нечто вроде свастики из четырех человеческих фигур. Изображение нечеткое, затертое, затоптанное, но лица, волосы, ладони, ступни – все, что расположено дальше от центра, то есть, от колодца, – вполне можно разглядеть. Будь у нас при себе веник или метла, мы очистили бы пол от песка и сравнили увиденное с узором на печатке, но веника у нас не было, к тому же на тот момент мы еще не отыскали другой выход из подземелья и немного нервничали. А когда наконец отыскали, посмотрели на часы и поняли, что пора возвращаться.

– С чего вы взяли, что он вообще есть? Другой выход.

– А как, по-твоему, люди попадали внутрь? В те времена, когда там совершались обряды. Входы и выходы, которыми пользовались древние язычники, сейчас уже вряд ли доступны, с тех пор на острове произошло слишком много событий. Но входы и выходы, которые организовали для себя адепты более позднего культа, наткнувшиеся на всю эту подземную благодать, вероятно, в ходе строительных работ, должны были сохраниться. Хотя бы один. И он сохранился.

– Хотя бы?..

– Такие сооружения обычно имеют несколько входов и выходов.

– Несколько – это значит сколько? Три? Пять? Больше?

– Больше одного.

Нора подавила вздох.

– Слушай, ты говоришь, Ирландия. Но каким образом ирландские орнаменты оказались в Беломорье?

– Ирландская плетенка, да. Но мы же не знаем, кто и когда пометил камни во Втором Лабиринте. И каким путем это дошло до Калягина или человека, заказавшего печатку. Господи! Да это могут быть люди, разделенные столетиями.

– Гм…

– Или десятилетиями. Нам же практически ничего не известно. Мы пытаемся свести концы с концами, но информации катастрофически мало.

– А центральный узор? Он ведь тоже ирландский.

– Свастика – древнейший символ. В том или ином виде она встречается по всему миру. Не факт, что орнамент на полу пещеры с колодцем относится к тому же времени, к какому относятся метки на камнях, и что между ними имеется не только картографическая – одно помогает отыскать дорогу к другому внутри реального лабиринта, – но и логическая связь.

– На этом месте сошлось слишком много всего, – вслух подумала Нора.

Она чувствовала себя растерянной. Настолько, что даже не знала, о чем бы еще спросить. Каждый ответ порождал новые вопросы, они росли и множились, как головы лернейской гидры.

Пока она обдумывала положение, уставший Герман заснул. Его полусогнутая рука лежала на груди Норы, легкое дыхание согревало шею. Интересно, что расскажет своей подруге Леонид. И что они оба расскажут всем тем, кто сочтет себя вправе задавать им вопросы.

Позже,