– Мне, как стороннему наблюдателю, – осторожно начала Мирослава, – показалось весьма странным, что в доме постоянно проживает супружеская чета Артамоновых.

– Ничего странного в этом нет, – отозвалась Нерадько.

– Вот как? Но, насколько мне известно, ни один из супругов не является кровным родственником хозяина дома.

– Не является, – согласилась Серафима Оскаровна, – но тем не менее они всем нам родные люди.

– Духовно? – улыбнулась Мирослава.

– Можно и так сказать, – проигнорировала ее шутку Нерадько.

– Я слышала, что Валентин Гаврилович очень любил свою сестру…

– Да. Очень.

– И племянника тоже? – предположила Мирослава.

– Да, Мирон ему как сын.

– И Валентина Гавриловича не обижало, что его зять снова женился?

– Нет, не обижало. Валентин Гаврилович хорошо разбирается в человеческой натуре. Он понимает, что жить одному мужчине тяжело.

– Но он сам жил один все эти годы.

– Не совсем, – вырвалось у Нерадько.

– Правда?

– Понимаете, просто он боялся, что Женя неправильно его поймет…

– Она была настолько ревнива по отношению к отцу?

– Трудно сказать, – вздохнула Серафима Оскаровна, – ведь Валентин Гаврилович так и не решился ввести в дом ни одну из своих женщин.

– А их было много? – осторожно поинтересовалась Волгина.

– Это мне неведомо, – тихо отозвалась женщина.

– Хорошо. Значит, Артамонова он понял и предложил ему жить в своем доме?

– Да, тогда Василий Афанасьевич еще был одинок. Женился он только года через два.

– А какие отношения складывались между отчимом и пасынком?

– Хорошие. Василий Афанасьевич относится к Мирону как к родному сыну, и тот отвечает ему взаимностью.

– А как Мирон отнесся к появлению в доме Веры Максимовны?

– Спокойно, – ответила Нерадько и, подумав, добавила: – По крайней мере, внешне.

– А Евгения?

– Женя? Женя, кажется, даже обрадовалась. У них с Верой разница небольшая, и Женя в ее лице приобрела подобие подружки.

– Подобие?

– Ну, как бы это вам объяснить… – замялась женщина.

– Рискните попробовать, – ободряюще улыбнулась ей Мирослава.

– Наша Женечка не умела дружить серьезно, – произнесла робко, точно извиняясь, Нерадько.

– То есть?

– Она могла рассказать о чем-то, но в душу никого не пускала.

– Может быть, это не так уж и плохо, – пробормотала Волгина.

– Что? – недоуменно переспросила Серафима Оскаровна.

– Нет, ничего.

– Вам налить еще чаю?

– Нет, спасибо, пока не надо. Серафима Оскаровна, вы сказали, что Валентин Гаврилович хорошо понимал человеческую натуру.

– Да, – кивнула она, – он практически никогда не ошибался в людях.

– А как же Женя?

– Что Женя? – не поняла Нерадько.

– Он ведь не смог понять свою собственную дочь.

– Что вы имеете в виду?

– Евгения полюбила человека не своего круга…

– Вы имеете в виду Адама? – грустно улыбнулась женщина.

– Его самого.

– Тут, видите ли, какая ситуация, – осторожно начала Серафима Оскаровна, – Жене было свойственно увлекаться не совсем подходящими мужчинами. – Нерадько запнулась и посмотрела на Мирославу испуганными глазами.

– Серафима Оскаровна, что вы имеете в виду?

– Мужчины, которые нравились Женечке, не подходили ей по статусу.

– То есть зарабатывали себе на жизнь своим трудом? – скептически усмехнулась Волгина.

Нерадько замолчала и закусила нижнюю губу.

– Они не были богатыми? – решила прийти ей на помощь Мирослава.

Женщина кивнула.

– И Валентин Гаврилович, несмотря на свое хорошее знание человеческой натуры, на этот раз просчитался. Он запретил своей дочери встречаться с неугодным возлюбленным, но она его ослушалась.

– Да, это так, – вздохнула Серафима Оскаровна.

– И был скандал?

– Был, – призналась Нерадько.

– Под страхом лишения наследства Бельтюков повторил своей запрет?

– Да.

– И вскоре после этого Евгения была найдена задушенной…

– Но не думаете же вы, что ее Валя задушил?! – возмущенно воскликнула Серафима Оскаровна.

Мирослава пристально посмотрела на женщину и ответила:

– Нет, я так не думаю, Серафима Оскаровна.

– Но тогда кто же? – растерянно проговорила женщина.

– Рано или поздно мы это узнаем, – ответила Мирослава.

«Хотя хотелось бы как можно раньше», – подумала она про себя.

– Адам ее тоже не убивал, – тихо сказала Нерадько.

– А кто-то думает иначе.

– Я знаю…

– Как вы думаете, если бы Женя осталась жива, она вышла бы замуж за Адама?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Я знаю, что они любили друг друга. Но Женя не из тех девушек, которые могут жить с милым в шалаше.

– Однако она радовалась, когда от нее отказался вполне обеспеченный жених.

– Она не любила Марка.

– А другого жениха, которого ей непременно подыскал бы отец, она сумела бы полюбить?

– Думаю, что нет, – покачала головой Серафима Оскаровна.

– И все-таки в любви Евгении к Адаму можно усомниться…

Нерадько уставилась на Мирославу недоуменным взглядом.

– Насколько известно следствию, Евгения бурно отпраздновала расторжение своей помолвки в компании подруг и мальчиков легкого поведения…

– Да это все ерунда! – отмахнулась Нерадько. – Девичьи шалости.

– Однако Адам Верещак мог расценить это совсем по-другому. Ревность порой толкает на преступление.

– Откуда он мог узнать, что там происходило, на той вечеринке?

– Источники информации могут быть самыми разными и притом неожиданными.

– Я не верю, что ему хоть что-то могло стать известно.

– А было и еще что-то?

– Все, что было у Жени с другими, было до него.

– И с Захаром?

– С каким Захаром?

– С садовником?

Серафима Оскаровна моргнула и отвернулась.

– И с Земцовым?