– Вы имеете в виду Адама Верещака?

– Нет, Адама я не имею в виду. Он был увлечен Евгенией всерьез.

– Где же он теперь? Почему не рыдает над трупом возлюбленной?

Земской пожал плечами:

– Я представления не имею, где Адам. Может быть, он ничего не знает о случившемся.

– Может, и не знает… Но на клумбе обнаружены следы обуви, которая не могла принадлежать никому из проживающих в этом доме.

– И вы уверены, что она принадлежит Адаму? – усмехнулся Глеб.

– Нет, пока не уверены, это всего лишь предположение.

– Тогда о чем говорить…

– Например, о том, что Адам – артист цирка.

– И что?

– Такому ловкому парню не составляло труда проникать в спальню возлюбленной, поднимаясь по плетям плюща.

– Да, Адам – большой романтик, – снова улыбнулся шофер.

– А вы могли бы забраться в окно таким же способом?

– Мог, – ответил Земской, не отводя глаз.

– Понятно…

– И любой другой молодой мужчина мог бы проделать то же самое, – добавил Глеб спокойно.

– Мог, – согласился следователь, – правда, далеко не любой.

Земской тем временем принялся демонстративно рассматривать ногти на правой руке.

– Вам ножницы или щипчики? – небрежно спросил Наполеонов.

– Что?!

– Так, ничего. Насколько я понимаю, Адам Верещак был вам симпатичен?

– Он не девушка, чтобы я думал о том, симпатичен он мне или нет, – огрызнулся водитель.

– Так… И вам известно о том, что у Адама был мотив убить Бельтюкову?

– Мотив? Какой мотив?! – уставился Глеб на следователя в недоумении.

– Ну, как же, ревность! Как это у Шекспира в «Отелло»: «Чудовище с зелеными глазами…»

– Почему с зелеными? – спросил Земской.

– Понятия не имею.

– Но у Адама не было причин ревновать Евгению, – неуверенно проговорил Глеб.

– Вообще-то для ревности не нужны причины. Но у Верещака они были…

– Вы имеете в виду ее помолвку с Репьевым? Но Евгения тут ни при чем…

– Нет, я имел в виду не помолвку, а веселую вечеринку в кругу друзей по поводу ее расторжения. – Следователь посмотрел прямо на Глеба, и тот, не выдержав, отвел глаза.

Через минуту, справившись с растерянностью, водитель ответил:

– На той вечеринке не было ничего, что могло бы вызвать ревность Адама.

– А как же приглашенные юноши?

Земской вспыхнул:

– Во‐первых, Верещак не мог узнать, кто был на вечеринке, во‐вторых, я уверен, что никто там не выходил за рамки приличий.

Следователь рассмеялся, и Глеб наградил его взбешенным взглядом.

– Хорошо, перейдем к другим подозреваемым, – как ни в чем не бывало проговорил Наполеонов.

Водитель заметно напрягся:

– Что вы имеете в виду?

– Хочу понять, у кого еще были причины расправиться с Евгенией. Мирон Порошенков, например, после ее смерти остается практически единственным наследником состояния своего дяди.

– Обвинить Мирона у вас не получится, – ухмыльнулся Земской.

– Это еще почему? – делано удивился следователь.

– В то время, как убивали Евгению, он был на виду у всего своего семейства.

– Откуда вы знаете?

– Клара сказала, – нехотя признался Земской.

– А что еще вам сказала Клара?

– Ничего больше не сказала, – отвел глаза Глеб.

– А кто-то из работающих в доме мог иметь зуб на Евгению?

– Кто?

– Например, вы.

– Я?!

– Почему бы и нет…

– Да с какой стати мне иметь зуб на дочь хозяина?! – Глеб вскочил.

– Вы сидите, сидите, Глеб Матвеевич. Например, вы могли шантажировать Евгению Бельтюкову. Ведь вам было так много известно о ней…

– Шантажисты не убивают шантажируемых!

– Тоже верно.

– И я бы никогда не стал этого делать!

– Может быть, она вас шантажировала?

– Шутите? – усмехнулся Глеб.

Но его усмешка показалась следователю не вполне искренней.

– Говорят, что Евгения Бельтюкова любила проводить время в зимнем саду?

– Понятия не имею…

– Разве Захар Борисов не рассказывал вам об этом?

– Представьте себе, нет.

– Мне кажется, что Инна Нерадько недолюбливала Евгению.

– Вам это только кажется.

– Вроде бы Евгения, Мирон и Инна воспитывались вместе?

– Не знаю. Меня в то время здесь не было.

– Представляю, как это тяжело: сначала получать все наравне с хозяйскими детьми, а потом оказаться выброшенной из этого оазиса благополучия.

– Такова жизнь, – пожал плечами шофер.

– Значит, вы не замечали со стороны Инны неприязни по отношению к Евгении?

– Не замечал.

– А какие отношения складывались с Евгенией у Веры Артамоновой?

– По-моему, Вера набивалась к ней в подруги.

– А Евгения?

– Что Евгения? Она не гнала от себя Артамонову, позволяла ей крутиться рядом.

– Вы говорите о Вере Максимовне так, словно она приблудная собачонка.

Земской хмыкнул:

– Наверное, я не совсем точно выразился.

– На той вечеринке Артамонова тоже присутствовала?

– Она на многих вечеринках присутствовала, – неопределенно ответил Земской.

– Они когда-нибудь ссорились?

– Не замечал…

– Вы пока свободны, Глеб Матвеевич, идите.

– Что значит пока? – спросил Земской.

– То и значит – пока. А потом к вам могут появиться новые вопросы.

– Благодарствую, – склонил голову в дурашливом поклоне Земской.

– Вы забыли добавить «отец родной», – не остался в долгу Наполеонов.

– В отцы вы мне не годитесь, – буркнул Глеб и поспешил убраться с глаз следователя.

Наполеонов, глядя ему вслед, улыбнулся.

После этого Шура отыскал Инну Нерадько.

Девушка стояла у окна террасы и смотрела в сад.

Подойдя к ней сзади, Наполеонов тихо кашлянул и проговорил:

– Разрешите нарушить ваше уединение, Инна Артуровна.