приходится лишь одна смерть (а применительно к женщинам так и вовсе соотношение один к пятидесяти). Не стоит, не надо удивляться. Никакой осмысленной и целенаправленной деятельности при таком соотношении «за» и «против» в рамках отдельно взятого сознания быть не может! Сознание словно играет в подкидного дурака — мысль за, мысль против, мысль за, мысль против. На всякий тезис — антитезис, на всякий антитезис — тезис, и так по кругу. А потому стоп «суицидальная машина», будем жить (есть всё-таки в нас инстинкт самосохранения).

Недаром шутят те же господа психиатры, что, мол, истинный суицид — это несчастный случай при совершении парасуицида (так, напомню, называются «незавершенные», «демонстративные» суициды). Для достижения результата (пусть в данном случае и трагического) у субъекта должна быть сформирована (актуализирована) критическая масса «прямых утверждений суицидального дискурса», а «обратные» должны уйти в тень и потерять силу (исследованием чего мы также занимались). Вне этой критической массы мы имеем перед собой человека, который, даже предпринимая какие-то действия (попытку суицида), в действительности ничего путного (если истинный суицид в определённых обстоятельствах считать целью и задачей субъекта) не делает. А так, имитирует деятельность. Таблетки переводить, кожные покровы портить…

* * *

Знатоки психологии, читая этот текст, уже, вероятно, ревниво потирают руки и готовятся блеснуть эрудицией. Мол, о чём тут вещает этот автор?.. Кто не знает великую теорию «когнитивного диссонанса» Леона Фестингера! И дальше убийственное: все эти ваши опыты, доктор, над несчастными суи-цидентами — те же яйца, только в профиль!

Для незнатоков поясню: речь идёт о психологической теории, которая описывает ситуации, в которых человек сталкивается со своего рода ментальным парадоксом — в нём, в его сознании, одновременно актуализируются две взаимоисключающие установки (собственно, Леон Фестингер выделял четыре типа таких ситуаций: банальное логическое несоответствие двух фактов, конфликт из-за различия в культурных традициях, конфликт индивидуального мнения в столкновении с общественным и, наконец, несоответствие прошлого опыта нынешней ситуации). Борьба этих противоположных (столкнувшихся вдруг друг с другом) установок, гласит теория «когнитивного диссонанса», вызывает в человеке сильный эмоциональный дискомфорт, который он пытается нейтрализовать набором способов, весьма талантливо описанных той же теорией.

Любимый пример интерпретаторов Фестингера — курильщик: он знает, что курить вредно для здоровья, но не бросает, хотя и хочет, придумывая массу контраргументов («мой организм привык, будет ещё хуже», «курение помогает мне бороться со стрессом», «я наберу вес» и т. д., и т. п.). В общем, если верить Фестингеру, в голове у нас постоянно какие-то «диссонансы», а мы, движимые возникающим из-за этого напряжением, ищем взамен им «консонансы»: всякий человек стремится к согласованности знаний внутри собственной картины мира и в любом случае ищет оправдание своему поведению (даже если понимает, что не прав), а потому постоянно меняет «точку зрения» — «лишь бы не было войны» и «чем бы душа ни успокоилась». И должен сказать, что Фестингер прав на все 100 %, даже больше, если потребуется. Да и, кроме того, спорить с гением — себя не уважать. Только вот зачем путать Божий дар с яичницей?..

Сам Фестингер был человеком, мне думается, глубоко порядочным и добродетельным и считал нас с вами — человеков — существами разумными, мыслящими, рациональными. Ему, наверное, искренне казалось, что мы не только боремся с противоречиями в собственном сознании, но ещё и страдаем оттого, что они у нас есть. Проблема же, как выяснилось, по крайней мере по результатам наших исследований, глубже и драматичнее: мы не только не страдаем от алогичности собственных установок, мнений, знаний, мы даже не пытаемся примирить их друг с другом. Да, если нас поставить перед фактом — мол, вот, противоречишь ты сам себе, вижу, имей в виду! — мы, конечно, найдём оправдание любой нелепости, нами же и содеянной. Но в обыденной-то жизни, положим руку на сердце, никто же особенно не ставит нас ни перед какими фактами. Ну, ставят, конечно — один раз на тысячу (если взять на круг всю нашу ментальную активность), а то и на две, на три даже тысячи. Именно эти тысячные процента и описывает теория Фестингера. А в остальном — нет, в остальном наша ментальная каша варится сама собой, по собственной логике и без всяких внутренних противоречий: ложечку за папу, ложечку за маму, ложечку за бабушку… одна мысль в единицу времени, где им столкнуться? Вопреки нашим радужным представлениям о человечестве «позу мыслителя» среднестатистический субъект занимает в среднем один раз в сутки, и поверьте, в этот момент его мысли в особенности лишены всякой парадоксальности и нацелены на предельно ясный физиологический результат. Нет, проблема не в противоречиях, а в том, какую именно кашу — за маму, за папу, за бабушку и даже за Жучку — поедает наше сознание. Вот где собака-то порылась.

Итак, поскольку это очень важно, повторю ещё раз и по-другому: в процессе нашего исследования суицидального дискурса мы вовсе не пытались выявить некие «противоречия» внутри системы рассуждений наших респондентов, поскольку на самом деле их там и не было. Да, анализируя опросные листы, мы — на бумаге — находили формально-логические противоречия, сопоставляя отдельные элементы в целом и субъективно абсолютно непротиворечивой картины мира наших респондентов. Об этом можно говорить с полной уверенностью, потому что эти, как нам кажется (с формально-логической точки зрения), «противоречия» одинаково счастливо уживались как в головах лиц с суицидальными намерениями, так и в головах лиц с пограничными психическими расстройствами без явных суицидальных наклонностей и, наконец, что принципиально важно, у вполне здоровых в психическом отношении персонажей.

Иными словами, наличие и «прямых» и «обратных» утверждений в рамках суицидального дискурса является нормальным делом, и никакого дискомфорта, борьбы и прочей героики. Да, на фоне определённых негативных событий эта система действительно может, как мы говорим, деполяризоваться: «прямые» утверждения начинают прокручиваться внутри головы человека всё чаще и всё настойчивее, а «обратные», напротив, уходят в тень и реже выплывают на поверхность сознания, реже осознаются, реже продумываются. Но это не вопрос «конфликта» убеждений, это вопрос объёма, угла и спектра зрения. Так что же мы, если следовать логике результатов нашего исследования, должны делать в рамках психотерапевтического вмешательства? Уже неоднократно помянутый мною ВОЗ предлагает целый набор «лечебных» процедур — и принятие, и поддержка, и уговоры, и приговоры, и «ни слова о верёвке в доме повесившегося». Но задача на самом деле решается куда проще, а психотерапевтическая метода, которую мы стали использовать в работе с нашими пациентами, выказывающими суицидальные наклонности, была принципиально иной: никакой борьбы, принятия-отнятия и убеждений-пропаганды, а просто расширение пространства дискурса.

Про себя