– Я и так тебе многим обязана, – прошептала Уилла. По ее щеке скатилась слеза, и она протянула руку, чтобы вытереть ее, стараясь не дотрагиваться до ожога, который покрывал ее кожу.

– Я же сказал тебе, что сам обо всем позабочусь.

Уилла уставилась на грязную мостовую, и ее подбородок опустился, как будто девушка пыталась дышать сквозь слезы.

– Когда ты начнешь доверять мне, Уилла?

Девушка резко вскинула лицо, на котором сверкали глаза, полные гнева.

– Тогда, когда ты перестанешь относиться ко мне как к бродяжке Уотерсайда, ради которой воровал еду!

Уэст отпрянул назад, как будто расстояние могло облегчить вес ее слов. Но этого не произошло. Они повисли между ними в воздухе, как вонь разлагающегося трупа. В них было напоминание о том, что и так не забывалось.

Получается, Уилла говорила правду, когда сказала, что они были беспризорниками Уотерсайда. И когда сказала, что они с Уэстом знали друг друга задолго до «Мэриголд».

– Прости, – она вздохнула, смягчаясь. Ее рука потянулась к Уэсту, но он отступил в сторону, освобождая ей дорогу, и засунул нож обратно за пояс.

Она долго смотрела на него, прежде чем направилась обратно по переулку. Только когда она скрылась из виду, Уэст повернулся, и когда он поднял глаза, я застыла. Он смотрел прямо на меня, его взгляд был подобен сфокусированному лучу света, направленному на мое укрытие.

Я оглянулась через плечо, но там ничего не было. Меня окружала лишь тьма.

– Иди сюда, – он говорил так тихо, что я едва могла расслышать его слова из-за ропота прогремевшего вдалеке грома. – Живо.

Я замешкалась, но затем вышла из тени на мощеную дорожку. Холодная капля дождя упала мне на щеку, пока Уэст медленно окидывал меня взглядом. Его плечи по-прежнему сковывало напряжение.

– Что ты здесь делаешь?

– Я же тебе сказала, – я встретилась с ним взглядом, – я не заплатила за тюремную камеру. Я заплатила за проезд.

Его пристальный взгляд прошелся по мне, пока не остановился на моей руке. В моих пальцах был сжат золотой, блестевший в свете фонаря браслет.

– Ты знаешь, что будет, если пассажира, которого я привез в эту деревню, поймают на воровстве?

Я знала. Его бы оштрафовали. Торговый дом Дерна мог даже закрыть ему вход в порт, в зависимости от количества черных меток в его послужном списке. Как шкипер, Уэст нес ответственность за каждую душу, которая сходила на берег с его судна.

Я уставилась на него, опуская браслет в карман.

– Я отдала тебе все деньги. Я не могу отправиться в Серос ни с чем.

Уэст пожал плечами.

– В таком случае ты можешь провести следующие шесть месяцев здесь, в Дерне, пытаясь заработать деньги, которые тебе понадобятся, чтобы тебя взяли на борт какого-нибудь другого торгового судна.

Мои глаза округлились. Он говорил серьезно.

– Ты только что лишилась своего билета на «Мэриголд», – сказал Уэст, и его взгляд опустился на мои грязные ноги. – Если только ты не согласишься заключить со мной новую сделку.

– Что? – я с трудом узнала звук собственного голоса, приглушенный темнотой.

– Я предлагаю тебе проезд до Сероса и тридцать медяков.

– Тридцать медяков? – мои глаза подозрительно прищурились. – И что я должна сделать взамен?

На мгновение в его глазах вспыхнула непонятная мне эмоция, которой я никогда раньше у него не видела. Намек на какую-то уязвимость, скрывающуюся под внешней твердостью. Однако эта непонятная эмоция исчезла так же быстро, как появилась.

– Оказать мне услугу.

Пока я стояла в переулке, начал накрапывать дождь. Туман, окутавший Дерн, растекался по улицам, словно дух давно погибшей реки.

Уэст велел мне ждать, прежде чем исчезнуть в конце улицы. Когда он наконец вернулся, в руках у него был сверток, который я не могла нормально рассмотреть в темноте. Он сунул его мне в руки, когда подошел, и я отступила назад в лунный свет, глядя сверху вниз на пару ботинок и куртку.

– Никто тебе ничего не продаст. Что уж говорить, да с тобой даже разговаривать в таком виде не будут.

Я почувствовала, как румянец заливает мое лицо. Ботинки явно были не новыми, но это неважно. Их кожа была отполирована, застежки блестели. Я уставилась на них, внезапно почувствовав себя неловко.

– Обувайся.

Я повиновалась, натягивая ботинки по очереди на каждую ногу и завязывая шнурки, пока Уэст наблюдал за аллеей, окружавшей нас. Он вытащил носовой платок из заднего кармана, наклонился к лужице, которую образовывала стекающая с крыши вода, и намочил его.

Он протянул свой платок, и когда я не пошевелилась, он вздохнул.

– Твое лицо.

– А, точно, – кровь снова прилила к моим щекам, когда я взяла платок и провела им по лбу и шее.

– Нужно было дать Остеру подлатать это, – сказал он, кивком указывая на мою разбитую губу.

– Шрамом больше, шрамом меньше, – раздраженно буркнула я.

Уэст выглядел так, словно собирался возразить: его губы приоткрылись ровно настолько, чтобы я могла рассмотреть край его зубов. Однако, так и не сказав ни слова, он сжал челюсти, после чего распахнул куртку и придержал ее для меня.

Я просунула руки внутрь, после чего Уэст по очереди затянул пряжки.

– Не начинай сразу торги за кинжал. Сначала немного осмотрись. Задай несколько вопросов, – он натянул капюшон мне на голову и провел руками по моим плечам, чтобы расправить куртку.

– Что я предложу ему взамен?

Уэст снял кольцо со своего пальца и вложил его мне в ладонь. Я подняла его перед собой так, чтобы золото засияло. По всей поверхности украшения вились замысловатые бороздки.

– Что, если этого будет мало?

– Придумаешь что-нибудь, – хрипло сказал Уэст. – Не упоминай мое имя или имя Уиллы. Если он спросит, кто ты, просто скажи, что ныряльщица на маленьком судне, которое зашло в порт на ночь.

– Хорошо, – я протянула ему раскрытую ладонь.

Он посмотрел на нее в недоумении.

– Что еще?

– Тридцать пять медяков.

– Я сказал тридцать.

Я пожала плечами.

– Мы же ведем торги.

Уэст окинул меня долгим недоверчивым взглядом, залез в карман и выудил кошелек с монетами. Я наблюдала за ним, пока он отсчитывал монеты, вкладывая мне их в руку. Я изо всех сил сдерживала улыбку, которая пыталась растянуть мои губы. Однако веселье тут же угасло, когда я посмотрела Уэсту в лицо. Его брови были нахмурены, а глаза выглядели такими усталыми, какими, вероятно, я никогда их не видела. Он был встревожен.