– Давайте обнимемся на прощанье, братие и бояре. Неведомо, кто из нас сегодня в живых останется. Простим же друг другу обиды вольные и невольные. Сынок, подойди ко мне.

Звучными оказались эти объятия закованных в железо людей, кривыми их улыбки, уклончивыми слова извинений и прощения. Ржавчиной и кислым потом от них несло, высохшей кровью и дымом костров. А ещё и необычным: вонью солёной воды из озера. А вот от брата Всеволода – снова вином. Всё! Помолчали, помолились, садятся на шатких коней, разъезжаются каждый под свой стяг. Игорь проводил взглядом понурого Владимира и вернулся к своим думам. Настанет, непременно настанет в сегодняшнем мучительно бесконечном дне момент, когда половцы станут их беречь. Когда окончательно поймут, что русичам теперь уже не избежать смерти или пленения, вспомнят косоглазые, что за каждого живого можно взять выкуп – и куда больше, чем за мёртвое тело князя или боярина, выкупленное родственниками для достойного, по отеческим обычаям, погребения. И не только за князя или боярина. С мёртвого дружинника что взять? Только то, что надето на нём, оружие да доспех. А за живого тоже можно выкуп получить. А кто платить будет, если не родичи? Да Северская земля и будет платить да выкупать. Страна у нас лесная, богатеев-купцов – раз-два, и обчёлся, а главный богатей – новгород-северский князь. За большой полон всё накопленное дедом-отцом в степь уйдёт. Поэтому, хоть и грех так думать, однако надо биться, биться до последнего дружинника. Ничего, бабы ещё нарожают, а дедовское серебро таким простым способом не восстановить… Игорь оглянулся: не вслух ли он это сказал. Потом сам на себя рассердился: зачем стыдится своих мыслей? Разве о себе он заботится – о княжестве заботится!

– Скачут, княже!

Игорь и сам уже увидел. Справа над чёрной колючей линией половецкой конницы поднялась пыль. Понятно, опять не сумели договориться между собой… А глаза стали лучше видеть – наверное, от голода.

– Рагуил, когда рассмотришь, чей бунчук, мне поведай.

– Добре, княже!

И какая, собственно, разница, чей бунчук у наступающих? Главное, что ездят половцы хоробрствовать к окруженным русичам отдельными ордами и батырами, хоть могли бы сейчас покончить битву одним ударом, навалившись все вместе со всех концов. Коли были бы степняки под одним началом, можно было бы подумать, что играют с обреченными, как кошка с мышкой, – да только дело в обычном разброде и безвластии. Знакомая картина, до боли знакомая…

– Знамя Токсобичей, княже!

– Всем к бою! Прикрыться щитами! – заревел Игорь, да столь громко, что конь под Тренкой отпрянул.

Вот и стрелы взлетели над пыльным облаком, отсюда похожие на быстрых маленьких ласточек. Игорь привычно прикрылся щитом, в щит на этот раз звонко ударил стальной наконечник, и снова – в который уже раз в сем походе! – справа и слева от него раздались сердитая матерная ругань раненых дружинников и отчаянное ржание раненых коней. На сей раз ответ русских стрелков был, наверняка, почти незаметен для половцев: стрелы в колчанах иссякли. Вот зазвякало справа-слева: строй смыкался над упавшими с коней и ранеными, отъехавшими в тыл. А впереди раздался оглушительный вопль.

Не торопясь, взглянул Игорь поверх щита и увидел, что облако пыли приблизилось и что начали выскакивать из него первые всадники. Устрашающе размалёванные железные маски на лицах у одних, оскаленные жёлтые зубы под наносниками лёгких аварских шлемов у иных – спешат батыры за славою и добычею! Игорь заставил Серка попятиться и укрылся за железной стеной копейщиков. Увы, копья сохранили из них едва ли два десятка.

Вот они, звуки сшибки, треск последних северских копий. Вместе со всем строем своей дружины подался на шаг назад и князь. И тут же качнулся вперёд: одиноким батырам приазовских Токсобичей не удалось прорвать строй, и они отлетели назад, будто от пружины. Их смяла, подхватила и снова бросила вперёд своя же конная лава, с новым воплем накатившаяся на северцев, и вот тогда уже началась настоящая рубка. А силы у северских бойцов уже были не те, и боевые комони их, в прежних походах, бывало, в боевом пылу загрызавшие коней противника, еле стояли теперь на ногах. Игорь отвернулся, когда на ковыль слетела голова копейщика Бессона, не в добрый час подставившегося под удар тяжёлой булатной сабли. Однако строй выдержал. А через несколько минут жестокой, бессмысленной сечи запищала половецкая труба, и степняки, непривычные к прямой, меч в меч и сабля в саблю, рубке, отступили. С дюжину коней, оставшихся без всадников, потрусили за Токсобичами.

Игорь заметил, что его дружинники, бросившиеся к половецким трупам, снимают с них только колчаны. Не он один, выходит, думает тайком о плене! Рагуил, всё ещё тяжело дышавший, будто сам только что махал тяжёлым мечом, схватил его за плечо:

– Княже, смотри!

Игорь ахнул. Да, Токсобичи возвращались не на свое место, а ближе к дружинам Кончака. В непрерывной до того стене половецких войск появилась брешь. И если бы такое случилось ещё два дня назад, эта промашка Токсобичей давала бы северцам возможность уйти… Но не сейчас же, не на подыхающих же от жажды конях!

– Напрасно и дёргаться, – промолвил Игорь. И Рагуил кивнул, соглашаясь, снял шлем и в огорчении принялся чесать под подшлемником в плешивом своем затылке.

Однако ковуи, давно замыслившие побег с поля боя, решили не упускать и этой призрачной возможности. С гиканьем бросились они удирать, и было удивительно, как заставили нехристи столь резво скакать своих истомленных коней. С ними поскакали и русичи – побольше из Рыльской дружины, поменьше из северской, и почти никто не соблазнился из путивльцев.

Игорь размышлял всего одно мгновение. Успев рассчитать все расстояния между конниками, он принял единственно правильное решение. И перед тем, как вонзить шпоры в бока Серка, успел даже подумать, что для таких вот решений и нужен войску полководец.

– Тренка, на месте! – успел крикнуть и пустился вдогонку за беглецами. – Назад! Пропадёте, собачьи дети!

Крича, снял он с головы шлем, чтобы его, князя, уж точно узнали, и ветер приятно холодил ему лицо, трепал мокрую бороду. Беглецы оборачивались на его крик, ясное дело, что узнавали, но один только Михалко Юрьевич повернул коня назад и вернулся в строй. На поле тем временем делалось чёрт знает что. Половцы со всех сторон теперь с воплем неслись к русскому войску, а целая гурьба их во весь опор скакала к Игорю, норовя отрезать русского князя от его полков и полонить.

Игорь посмотрел вслед беглецам: не больше двух десятков их успели просочиться в брешь между половецкими полками, остальные, как кур в ощип, влетели прямо в гущу сомкнувших строй половцев. Теперь он развернул Серка и помчался назад, к своим. Конь убитого оруженосца, живший на сем свете последние минуты, давно уже хрипел, однако честно исполнял свой долг, скакал из последних сил. Неизвестно куда пропавший Игрун (и золочёное стальное седло увез, о сбруе хоть и не вспоминай!), фарь благородных арабских кровей, уж небось увильнул бы как-нибудь, чтобы… Игорь не додумал об Игруне, потому что не выдержал и оглянулся. Половцы уже заметно настигали. Он безжалостно вонзил шпоры в бока несчастного Серка, услышал вблизи негромкий свист – и очнулся уже на траве. Невдалеке Серко бился, издыхая, на земле, а князя опоясывала, плотно прижимая руки к туловищу, тугая верёвка аркана.