– Сейчас Люся помоет руки, – сказал я им, принимая подарки, – потом идите мыть вы. Если руки чистые, садитесь за стол. Подождём Иру и начнём. Остальных не будет.

– Им же хуже! – сказал Игорь, посмотрев на стол. – Здорово тебе всё приготовили.

Как только сели за стол, пришла Ира.

Нас было мало, а все ещё переели всяких вкусностей, так что праздник прошёл скучновато. С час ели, потом включили проигрыватель, сдвинули стол и потанцевали. Игорь без удовольствия танцевал с Ирой, которая была одного с ним роста, я на все танцы приглашал Люсю, а Сергей поставил стул возле комбайна и менял для нас пластинки. Всё прошло не так, как я рассчитывал, поэтому за гитарой не ходил и разученной песни не спел. Когда надоело танцевать, посидели на тахте, и я рассказал несколько анекдотов. На этом всё и закончилось. Ребята попрощались и убежали домой, а я позвонил Платоновым и попросил передать родителям, что они могут возвращаться. Мы оделись, и я пошёл провожать девочек до дома. Сначала проводили Иру, а потом я повёл свою новую подругу к дому, который часто снился когда-то очень давно. Правда, снилась другая девчонка. Почему в жизни всё так глупо устроено? Вот рядом со мной идёт Люся, которой я небезразличен. Не красавица, но симпатичная и очень умная, а меня это почти не волнует. Жаль, что не пришла Лена, но с этим ничего не поделаешь. Что мне осталось сделать для её симпатии? Слетать в космос? Значит, этот парень из восьмого класса сильно её зацепил. Я знал, что отца Лены переведут в Томск через год после нашего отъезда. Наверное, она тоже будет страдать и писать письма. Боль не становится меньше, если болящий молод. Через это проходят многие, я сам когда-то прошёл и не умер, но что-то осталось в душе на всю жизнь. Оно не мешало мне жить тогда, мешало теперь. Советы и доводы разума в таких случаях не помогают. Много вам поможет совет, если разболелся зуб? Но с зубом можно пересилить страх и сходить к стоматологу, а в любви, даже несчастной, никто не хочет расстаться с болью. Я в этот вечер захотел. Хотеть – значит мочь. Кто сказал это первым? Я покопался в памяти и не нашёл ответа.

– Поцелуешь меня? – спросила Люся, когда я довёл её до подъезда.

Вот неугомонная! Я взял её за плечи, притянул к себе и, игнорируя подставленные губы, поцеловал в щёку.

Глава 7

В понедельник я поменял парту. Люба не горела желанием пересаживаться с третьей парты на первую, но спорить не стала, а класс получил прекрасную тему для пересудов. На большой перемене увидел мать.

– Что ты здесь делаешь? – удивился я. – Вызвали из-за Тани?

– Пришло письмо из редакции, – объяснила она. – Написали, что тебе нужно к ним приехать. Я договорилась с директором, что тебя завтра освободят от занятий.

– Не написали, для чего я им нужен?

– Нет, просто пригласили, поэтому мы с тобой завтра съездим.

Поездка получилась интересной. Я редко ездил в Минск и всегда с матерью. Вышли в девять с минутами, чтобы успеть на десятичасовой поезд. Я надел новый костюм, да и мама принарядилась. К станции подошли минут за пятнадцать до прихода поезда. Мама пошла покупать билеты, а я остался на перроне. На нашем участке железной дороги с год назад исчезли паровозы, которые было издали видно по длинному шлейфу дыма. Деревянные шпалы заменили железобетонными, и пустили тепловозы, а мы перестали нюхать угольную вонь. На поезде ехали минут сорок до пригородного вокзала, а потом с полчаса добирались до издательства на троллейбусе и пешком. В кабинет, куда мама сдавала рукопись, была очередь из трёх мужчин разного возраста.

– Молодое дарование? – спросил маму пожилой мужчина с бородкой и большим кожаным портфелем в руках. – А где рукопись?

Он сразу мне не понравился, а я редко ошибался в людях.

– Моя рукопись уже в работе, – сказал я, опередив мать. – Сейчас вызвали для личной беседы.

Ей только дай поговорить. Не люблю, когда меня кто-то обсуждает, да ещё в моём присутствие.

– Да? – удивился он. – И о чём рассказ?

– Я не размениваюсь на мелочи. У меня повесть, хоть и не очень большая. А вы профессионал или любитель? Много книг опубликовали?

– Я пишу не книги, а критические статьи, – ответил он, глядя на меня с удивлением.

– И хорошо платят? – спросил я, вогнав его в ступор.

– Гена, отстань от человека! – пришла ему на помощь мама. – Извините, пожалуйста!

Из кабинета вышла женщина с прекрасной фигурой, которую все, кроме критика, проводили взглядом, после чего двое очередников зашли в кабинет.

– Наверное, соавторы, – сказал я матери. – Садись на стул, отдыхай.

Мы сели, а критик занял место возле двери. Минут через десять соавторы вышли, и он поспешил войти. Я тут же занял его место.

– Ты чего вскочил? – спросила мама.

– Видела, как этот тип перекрывал проход к двери? – сказал я. – Явно опасался, что кто-то попытается прорваться к редактору без очереди. Ты же знаешь, что я не люблю ждать, поэтому не собираюсь никого пропускать. А ты сиди.

Едва я закончил фразу, как из-за поворота коридора вышел мужчина лет сорока, в очках с роговой оправой, который двинулся к охраняемой мною двери. Увидев, что проход перекрыт, он в удивлении остановился.

– Что тебе здесь нужно, мальчик? – спросил он меня.

– Мне ничего здесь не нужно, – ответил я. – Это редактору от меня что-то понадобилось. А вы, извиняюсь, кто и по какому вопросу? Спрашиваю, потому что сейчас моя очередь на приём.

– Я член редакционной коллегии, – ответил он. – У вас есть пригласительное письмо?

– Конечно, – ответил я, – сейчас покажу. Мама, дай письмо.

Работник редакции быстро прочитал письмо, кивнул и вместе с нашей бумагой скрылся за дверью. Через минуту он пригласил нас войти. Приём вёлся не в кабинете, а в комнате для совещаний. Кроме критика и члена редколлегии, в ней находился симпатичный полноватый мужчина, который и был редактором.

– Этот? – перестал он улыбаться, разглядывая меня с подозрением. – Я думал, что ваш сын учится в выпускном классе, а привели какого-то мальчишку!

– Считайте, что я обиделся! – сказал я редактору. – Не на мальчишку, а на всё остальное. Я тебе говорил, мама, что нужно было идти в «Детскую литературу», там более уважительное отношение к авторам. Да и женщину в том издательстве не заставили бы стоять. Забрать, что ли, свою рукопись? Как ты думаешь? В договоре предусматривалось его расторжение автором?

– Извините,