середине лета даже не спрашивали друг у друга: «Куда едете?» — а только: «Когда едете?» — так как почти само собой разумелось, что или сперва в Ессентуки, а потом в Кисловодск, или сразу в Кисловодск.

Но мои «все» — это малые «все», это мелочь, не делавшая погоды на курортах. Погоду делали те, кто мнил себя «обществом», те, кто называл себя «весь Петербург». Это богачи и высшее чиновничество, нет, даже не они, а их жены. Сами богачи и чиновники в Кисловодске не жили, а существовали, состояли при женах… Они утром с отвращением пили нарзан, днем тоскливо играли в преферанс, вечером слушали (не слушая) симфонический оркестр в курзале и с утра до вечера мечтали об отъезде домой, в Питер…

Но жены! Но «дамы»! Вот кто делал погоду — конечно, если была хорошая погода! Они утром из гостиничного номера (в три-четыре комнаты) спускались к чаю в белом закрытом платье с малым количеством бриллиантов, днем выходили к обеду в цветном полуоткрытом платье со средним количеством бриллиантов, а вечером к ужину — в темном платье. Нет, в темной юбке — лиф полностью или почти полностью отсутствовал, его компенсировали бриллианты, изумруды, жемчуга, белила и пудра.

Вот для этой демонстрации туалетов и драгоценностей и ездили «дамы» в Кисловодск, а потом в Ялту на бархатный сезон. Для этого в поезд грузили картонки, коробки, баулы, чемоданы, сундуки.

А лечиться? Лечиться в Кисловодск и Ялту ездили по большей части те, у кого едва хватало денег на лечение, те, кто жил не в гостиницах, а в частных комнатушках, часто по три-четыре человека в одной… Представители же «бомонда» на курорты лечиться не ездили и, конечно, не ездили отдыхать — отдыхать им не от чего было.

Стыдно сознаться, но за этим «бомондом» тянулись и мы. Собственно, не за ним: ни он нам, ни мы ему не нужны были, но… «весь Петроград» ездил.

По дороге в Кисловодск я заехал по делу на два-три дня в Киев. На Крещатике в «Интимном театре» некий Эрельбе организовал театр миниатюр и «горел», а значит, актерам не платил. Труппа у него была очень неплохая, но руководить ею было некому, а сам он до недавнего времени исполнял аттракцион в цирке: ездил на велосипеде внутри огромной корзины. Вот вам еще один культуртрегер тех времен!

Этот-то «корзинщик» поймал меня в театральном клубе и уговорил отложить Кисловодск на две недели, поставить и сыграть у него одну программу. Платил он много, но и работа была нелегкая. Неделю я по пять-шесть часов работал как режиссер, готовил программу с актерами. Потом в каждом спектакле в первом отделении конферировал, затем переодевался, гримировался быстро-быстро (антракт 10—12 минут) и играл водевиль. Потом опять во фрак — третье отделение, конферанс. А затем все повторялось — второй спектакль. Так с восьми часов до двенадцати без отдыха!

Еще один маленький эпизод этих же дней — специально для того, чтобы не ввести в заблуждение моих молодых читателей-актеров, если таковые будут. Читая рассказ о том, как я разговаривал с антрепренером-гардеробщиком в Одессе, можно решить, будто эти предприниматели были сахар-медовичи. Нет! С разными актерами и при разных обстоятельствах умели эти эрельбе разговаривать очень и очень по-разному.

Сижу я как-то днем в партере и веду репетицию. Рядом со мной — старый куплетист Зингерталь. Он пришел предложить Эрельбе свои услуги для следующей программы и попросил у меня разрешения посмотреть репетицию. Подходит ко мне помощник режиссера, и происходит такой разговор:

— Алексей Григорьевич, Эрельбе сказал, чтобы вы купили лампочку.

— Что? Какую лампочку?

— Вы вчера толкнули кронштейн и разбили электрическую лампочку. Так он говорит, чтобы вы купили новую. Он говорит…

— Скажите вашему этому, как его… Эрельбе, — ответил я весьма заносчивым тоном, — что если у него нет денег на лампу, пусть придет и попросит, я дам; но если вечером не будет лампы, я не буду гримироваться.

Помощник режиссера ретировался, а Зингерталь хотя и популярный исполнитель куплетов, но, как и все артисты эстрады того времени, полностью зависевший от хозяйчика, с удивлением посмотрел на меня.

— Ой, господин Алексеев, как вы с ними разговариваете! Зато как они с нами разговаривают! Он же не театральный человек. Ничего не понимает. Но кто палку взял, тот и капрал…

Он долго жал мне руку, и я чувствовал себя витязем в тигровой шкуре в масштабе театра миниатюр.

Сыграл я двадцать один спектакль — выходных тогда не было у артистов, играли ежедневно со дня открытия сезона по великий пост — и уехал в Петроград с приличной суммой в кармане, но без отдыха.

ГЛАВА 5

О ТЕХ, КТО УМЕЛ И КТО НЕ УМЕЛ ОБДЕЛЫВАТЬ ДЕЛИШКИ

Внимательно читающего эти строки должен поразить такой факт: пишет взрослый человек о своей жизни, о жизни окружающих. И в какие годы! Идет война… В стране и голодают, и холодают, и умирают, а они по Ялтам и Кисловодскам разъезжают и веселенькие пьесы разыгрывают. А о войне? О войне ни слова?!

Но ведь читатель, конечно, знает о разительной, огромной, чудовищной пропасти, которая лежала в то время между воюющими и тыловиками, и поэтому говорить общеизвестные вещи не стану, а расскажу о нескольких моментах и встречах.

Я был еще студентом, когда познакомился с коренастым, хитроглазым, веселым велосипедистом-чемпионом — Сергеем Исаевичем Уточкиным. В этот день он проиграл гонку (тогда не говорили «заезд», «встреча», говорили «гонка») какому-то неизвестному иностранцу-негру и… не переставая, смеялся!

— Сергей Исаевич, чему тут радоваться? Среднему мазиле проиграли. Сдавать начинаете… — сочувственно говорили поклонники, любители, те, кого теперь называют «болельщиками». А Уточкин, Ефимов и еще какие-то замасленные парни, свои люди на треке, хитро ухмылялись.

Вечером в ресторане Сергей Исаевич говорил нам:

— Фффот, сегодня этими руками я сделал мирового чемпиона, победителя Уточкина, а послезавтра я ему сопли утру! А пока что сбор будет полный: как же, Уточкин, фффот, запросил реванша!

И заливисто хохотал как мальчик.

Не думайте, товарищи спринтеры и стайеры, футболисты и метатели диска, чемпионы мотоцикла и велосипеда, что Уточкин был стяжателем или нечистоплотным спортсменом! Нет! Но если бы он побеждал всех подряд, азарт, интерес к соревнованиям — гонкам — ослабел бы, сборы упали бы, и нечем было бы платить тому же Уточкину, и велоспорт захирел бы… Советской власти еще не было! И некому было строить стадионы, оплачивать тренеров, судей, врачей, выдавать призы и премии. Вот почему Уточкин время от времени инсценировал свои поражения и сам, смеясь и заикаясь, рассказывал об этом «бизнесе»… в карман хозяйчика.

Знает ли молодежь