– Все, хватит! – крикнул Ипатьев. – Не надо о грустном.

И все почему-то посмотрели на Высокого.

Сидели до полуночи. Пили вино, не так чтобы много, Высоков вообще больше пропускал. Потом все начали расходиться и прощались тут же, на пороге кафе. Владимир Васильевич возвращался вместе с тележурналистом, хотя ему казалось, что Ипатьев должен был свернуть к своему дому гораздо раньше.

– Сейчас принято решение возродить мою программу, – рассказывал Павел. – Снова набираю группу, опять приглашу Лапникова. – Готов приступить хоть сейчас, все время, пока мы были закрыты, я не выхожу из темы – слежу за происходящим в городе. И то, что ты отправил Качанова в тюрьму, правильное решение – жму твою руку. Только надо сделать так, чтобы этот человек не выходил оттуда никогда. Это архиважно, и так уж получилось, что решать только тебе.

– Решает закон, а я его слуга, – напомнил Высоков.

– Да брось ты! Это все только слова. Ты – слуга закона, а еще у нас есть слуги народа, которые живут лучше, чем хозяева страны – то есть народ. Моя программа была самой рейтинговой на нашем канале, но сменилось руководство канала и, соответственно, концепция вещания – теперь мы стали познавательно-развлекательными. Самым популярным на телевидении стало слово «толерантность». Все повторяют как заведенные с каким-то упоением и не удосужатся даже в словарь заглянуть, чтобы узнать, что оно означает[5]. Сотрудникам-мужчинам было настоятельно рекомендовано появляться на экране в рубашках только розового или сиреневого цвета, сбрить бороды и усы, у кого они есть…

– А женщинам отрастить, – попытался пошутить Высоков. – Я понял, о чем ты.

– Я не об этом, – тряхнул головой одноклассник. – Не о том, что редакционную политику формируют единицы, а навязывают ее не только коллективу студии, но и всем зрителям. Я говорил о преступности, вернее, о Каро Седом, который если и остается пока в тени, то не надолго, хотя это его устраивает вполне. Лет двадцать назад он пытался подчинить себе один банк, но не получилось[6]. Он пошел другим путем. Он теперь контролирует микрофинансовые организации и всю прибыль вкладывает в приобретение акций успешных предприятий, в кредитование торговых точек…

– Я в курсе: у меня есть справка, подготовленная ГУВД.

– Значит, ты не знаешь ничего. Качанов смог наладить свой бизнес только под покровительством нашего полицейского начальства. Не знаю, кто его покрывает, но это уровень первого заместителя начальника нашего главка.

– Ты хочешь сказать, что Корнеев с ним связан?

– Я это предполагаю, – ответил Павел, – но с высокой степенью вероятности.

Они стояли у дверей подъезда. Было уже около полуночи, и Владимир Васильевич попрощался бы и ушел, что и собирался сделать еще пару минут назад, но теперь нет – надо было довести разговор до конца.

– Четверть века назад, когда, прости, застрелили твоего отца, первым, кто прибыл на место преступления, был молодой опер убойного отдела нашего РУВД. Его вызвала старушка-соседка…

– Я знаю: вдова генерала и сама фронтовичка, – произнес Высоков, – она медик и констатировала смерть и позвонила по «02» с нашего домашнего телефона, чтобы не терять время.

– Именно так, она возвращалась из магазина, поднялась на этаж, увидела приотворенную дверь, позвонила и, когда никто не отозвался, вошла внутрь… Прибывший опер тут же предпринял абсолютно правильные действия: вызвал участкового, который начал обход квартир с целью опроса жильцов… Потом к делу подключились более опытные специалисты. Но тот молодой опер сделал и свое заключение, что это самоубийство. Парня пропесочили, но странным образом он вдруг начал стремительно расти по службе.

– Это был Корнеев?

Ипатьев кивнул и продолжил:

– Потом он еще и женился очень удачно на близкой родственнице городского прокурора и племяннице одного из влиятельных судей города.

– Ну и что?

– Ничего, конечно, женился и женился: совет ему, как говорится, да любовь. Но у меня есть справка. Полный перечень возбужденных уголовных дел, закрытых с его подачи за отсутствием состава преступления или по изменению условий.

– Но сам-то он не может закрывать дела.

– Но городской прокурор – его родственник, да и судья есть для подстраховки.

– Ты заблуждаешься: я знаком с генералом Корнеевым лично, и он, уверяю тебя, очень заинтересован в том, чтобы отправить Качанова далеко и надолго.

– Верю. Виктор Николаевич уходит на повышение в столицу и подчищает за собой все хвосты.

– И все равно не верю! Чтобы никто за столько лет ничего не замечал! Ведь есть же управление собственной безопасности.

– Главное назначение управления собственной безопасности – это не выявление оборотней в погонах, а защита сотрудников полиции от противоправных действий, направленных против них: если кто-то угрожает сотруднику полиции или членам его семьи физической расправой, пытается шантажировать или совершает провокацию, подбрасывая ему в машину наркотики…

Высоков поднял голову и посмотрел на светящееся окно кухни своей квартиры.

– Ладно, – сказал он, – уже поздно. В другой раз поговорим.

– Хорошо, – согласился Ипатьев, – можно встретиться в эти выходные.

– В субботу не получится точно: меня пригласили в гости за город, – покачал головой Владимир Васильевич. – Встреча очень важная.

И конечно, не сказал, что его пригласил на свою дачу как раз генерал-майор.

Ипатьев не стал настаивать, просто протянул свою визитку:

– Хорошо, найдется время – звони.

Он вошел в тихую квартиру, и тут же его шею обхватила двумя руками Настя.

– Ты голоден?

– Меня там накормили.

– А почему трезвый?

– Так на работу завтра… То есть уже сегодня.

В пятницу с самого утра позвонил Боря Лифшиц.

– Ты еще дома? – поинтересовался он.

– Спускаюсь к машине, а что?

– В субботу вечером встречаемся в «Авроре», как и договаривались.

– Я в субботу занят, – попытался отговориться Владимир Васильевич.

– Вечером, мой друг, вечером. Начало концерта в девять вечера, но ты приходи пораньше – к восьми, чтобы мы успели поговорить, а то потом музыка греметь будет…

– Постараюсь, – пообещал Высоков, – кстати, сколько я тебе за два билета должен буду?