Когда я наконец-то, цепляясь чуть ли не зубами, вполз на вершину, часы показывали 7:01. Итого на расстояние чуть больше километра я затратил пятьдесят две минуты. Если я дальше буду бежать с такой скоростью, то на всю дистанцию у меня уйдут четыре с половиной дня. Я нажал кнопку на часах и посмотрел температуру: четыре градуса тепла.

Тем не менее с вершины открывались бесподобные виды, куда ни глянь – дух захватывало. Это несколько компенсировало все те страдания, что я претерпел на подъеме. Я стоял на самой высшей точке окрестностей, и вокруг меня до самого горизонта в небо уходили высоченные заснеженные пики. Почти взошедшее солнце играло вдали серебристыми лучами на глади озера Тахо. Внизу цепочка бегущих людей поднималась по узкой тропе, рассекающей горный склон.

Рядом любовался видом еще один участник – суровый, будто высеченный из камня, – похоже, бывалый товарищ.

– Куда нам дальше? – поинтересовался я.

Он внимательно посмотрел вдоль линии горизонта на запад.

– Видишь вон тот пик? – показал он на гору, расположенную довольно далеко, может быть, километрах в тридцати.

– Да, вижу.

– Ну вот. Как только добежим туда, то до финиша останутся еще сто двадцать километров.

Наверное, он старался меня подбодрить, но у меня все внутри сжалось от осознания чудовищных масштабов нашего мероприятия. Мы пробежали около десяти километров, еще тридцать было до вершины, на которую он показывал, а дальше – еще сто двадцать, тогда всего получалось сто шестьдесят.

Математика была проста, но насколько же невыносимо впервые почувствовать давление этих фактов. Меня пугал даже пробег до той первой, едва заметной на горизонте вершины. Безусловно, придется бороться, чтобы отмахать даже эти тридцать километров. И оттуда «…до финиша останутся еще сто двадцать километров». Это не укладывалось в голове.

Я поблагодарил товарища за информацию и поспешил дальше. Мой подход к гонке на сто шестьдесят километров немного отличался от подхода к пробегу в десять километров: я просто переставлял ноги, сначала одну, потом другую, и так до тех пор, пока не пересеку линию финиша. Хотелось бы надеяться.

От перевала Эмигрантов до равнины Робинсон

С 4,7 по 30,2 мили (с 7,5 по 48,5 километра)

Бежать вниз по склону было приятно, намного легче, чем лезть вверх. Теперь сложнее всего было не поскользнуться на снегу. На сильно неровном западном склоне снег таял неравномерно. Маленькие кармашки проталин с угрожающе острыми зазубренными краями превращались в ловушки для ног. Траверсировать снежник с этими проталинами-ловушками можно, двигаясь только быстро и на носочках, чтобы как можно меньше соприкасаться с испещренным этими ямками склоном. Это был лучший способ, но даже с его применением у меня не получалось бежать, не спотыкаясь и не соскальзывая вниз. Я падал несколько раз и видел, как некоторые бегуны, соскользнув, проезжали по склону не меньше пяти метров.

Вторая проблема – мокрые носки – может кому-то показаться несущественной, но это не так. Другие участники, чтобы снег не попадал внутрь, надевали гамаши поверх кроссовок, а я не подумал об этом. Снег просачивался в обувь, таял и впитывался в носки.

Когда я добежал до медицинского пункта «Львиный кряж», что в 16 милях (25 километрах) от старта, от влаги кожа на ногах сопрела, появились пузыри мозолей. Иногда они так сильно болят, что участники не могут продолжать гонку. Пока я тащился это ничтожное расстояние, у меня перед глазами мелькали буквы «нф»: не финишировал. Завтра в протоколе гонки больше трети участников получат отметку «нф». Я не хотел войти в их число из-за того, что угробил ноги. Но я ничего не мог сделать до следующего пункта первой помощи, «Равнина Робинсон», поскольку это была первая точка, куда мог добраться экипаж поддержки и мои родители с запасом чистых и сухих носков.

Туда еще было бежать еще столько же. Дорога сильно петляла, на пути попадались ответвления, которые заканчивались резкими спусками или подъемами. Большая часть пути все еще проходила выше двух тысяч метров над уровнем моря, вместо снега под ногами были вода, жидкая грязь и кучи природного мусора. На дороге постоянно попадались камни, бревна, корни деревьев и комья земли, которые потоки талой воды волочили вниз. Постоянно приходилось через что-то перепрыгивать или перелезать. Мои бедные промокшие ноги с каждым шагом становились чувствительнее, а когда я на спуске поскальзывался и пальцами ног сильно упирался в носки обуви, было больнее всего.

И вот тут я добрался до первой переправы через реку. Обжигающе холодная вода поднималась выше колен, и я немного плеснул на лицо и шею. Несмотря на то что все еще было очень рано и довольно прохладно, в общем и целом это оказалось приятно.

Время шло, и шаг за шагом я наконец-то добрался до отметки 30 миль (50 километров). Когда за поворотом я увидел медпункт «Равнина Робинсон», у меня было чувство, что я из пустыни вышел к оазису. Представьте, вы только что были на тропе посреди гор, и вдруг – раз! – за случайным поворотом перед вами удивительным образом открывается небольшой город, кишащий людьми: несколько белых палаток для отдыха, много свежей еды и холодных напитков. С точки зрения человека, который только что пробежал пятьдесят километров по дикой местности, «Равнина Робинсон» – желанное место.

Меня быстро отвели в медпункт, тут же поставили на весы и сообщили, что я потерял полкило. Правила гласили:

Скинув только полкило, я был в норме, но я пока пробежал меньше трети пути. Теперь важно не довести себя до обезвоживания и питаться, чтобы не достичь критических показателей по весу и не подвергать себя риску «появления угрозы жизненно важным функциям». Что бы это ни значило, звучало оно как-то нехорошо.

После взвешивания я пошел в пункт первой помощи. По дороге люди похлопывали меня по спине и подбадривали, добавляя: «Отлично выглядишь!», «Счастливого пути!» или «Так держать!» В медпункте еще нескольким участникам осматривали ноги. Я поздоровался, мне кивнули в ответ, и я сел на стул с краю очереди. Это было хлипкое раскладное кресло, ничего особенного, но мне показалось, что я сел на мягкий кожаный диван.

– Как ваши ноги? – спросил волонтер.

– Даже не знаю, – сказал я, – очень мокрые, и я чувствую, что есть раздражение, особенно между пальцами.

Он опустился на колени.

– Давайте снимем обувь и посмотрим.