– Спасибо!

– Мама, а моя где? – выпучила глаза в деланом удивлении Кэтрин.

– Ты о чем?

– Твое разрешение, что в этом году мне тоже будут делать прививки в школе, а не как в прошлом году в самой больнице.

– Ох, Кэтрин, какая ерунда, принесу сегодня вечером домой, – отмахнулась миссис Сандерс, и они уже собирались переходить дорогу к своей любимой закусочной на обед.

– Но, мама! – театрально заломив руки, взмолилась Кэтрин. – Ты как всегда забудешь и принесешь справку ближе к окончанию колледжа!

Я в недоумении смотрела на представление Кэтрин, вспоминая, как из года в год она бессовестно возмущается, что ее не берут в драмкружок.

На помощь пришла миссис Питерсон, высокая и худая женщина, по виду ровесница наших мам:

– Ну что ты, Эмилия, пусть Кэтрин сама возьмет, раз уж ей так надо, – она протянула нам заветную связку с ключами, – справка лежит на подоконнике. Сейчас там делает ксерокопии кое-каких бумаг медсестра из детского отделения, когда она закончит, будьте добры, закройте за ней двери, а ключи принесите назад.

– Отлично, спасибо! – Кэтрин поцеловала маму в щеку, и мы с ней быстрым шагом направились к центральному входу больницы.

– Проще простого, – выразительно позвякивая ключами в кармане ветровки, удовлетворенно кивнула Кэтрин, – теперь нужно как можно скорее найти и сфотографировать нужные документы, главное, чтобы медсестра там долго не копалась.

Я пессимистически сомневалась в нашем дальнейшем везении, но скромно промолчала – нечего говорить под руку.

Белые стены больницы как обычно не вызывали положительных чувств – сразу же захотелось оттуда уйти. Несмотря на стерильную чистоту и отсутствие как такового запаха медикаментов, отовсюду веяло унынием. Я была здесь исключительно редко, так как болею нечасто, но при этом каждый мой визит сопровождался непреодолимым желанием как можно скорее оказаться подальше отсюда.

Мы с непринужденным видом поднялись на второй этаж, Кэтрин мило здоровалась со всеми, кто встречался нам по пути. Двери нужного кабинета были настежь открыты – молоденькая девушка лет двадцати в белоснежном халате скрепляла только что отксеренные бумаги. Кэтрин выдала ей свою самую лучшую улыбку:

– Здравствуйте. А миссис Питерсон дала нам ключи, чтобы забрать одну справку…

– Привет, – дружелюбно отозвалась медсестра, – тогда закроете за собой двери, я спешу.

И была такова.

– Все складывается настолько просто, что становится подозрительно, – закрыв за девушкой дверь, обеспокоенно сказала Кэтрин. – Постой-ка тут, пока я буду копаться в бумагах.

– Кто-то из медсестер может прийти в любую минуту, надо поторапливаться. – Переминаясь с ноги на ногу, я прислушивалась к шуму в коридоре, в то время как Кэтрин воровато возилась с замком ящика, стоящего в левом углу у окна.

– Роуз, Роуз… Ага, вот, Роуз, Эмбер. Дай мне свой телефон, я быстро сфотографирую, мы и половину заключения не поймем, читая тут…

– Давай своим, у меня он вырубился, забыла зарядить.

Гробовая тишина была мне ответом – я обернулась и увидела виноватое лицо Кэтрин.

– Я свой вообще забыла…

Я не знала, на кого больше злиться – на Кэтрин с ее импровизациями или на себя, пришедшей для подстраховки, не позаботившись об элементарном.

– Ладно, ладно, не паникуем, – успокоительно махала руками она, пока ее взгляд не наткнулся на ксерокс, зеленые глаза тут же наполнились победоносным блеском.

Я обреченно прошептала:

– Мы в… сама знаешь где.

Кэтрин, не слушая моих причитаний, с видом маньяка, подкрадывающегося к жертве, подошла к ксероксу и, включив его, сказала:

– Машинка еще теплая, вопросов быть не должно… но ты, наверное, подежурь снаружи, мало ли что… а в случае чего, постучи три раза и задержи кого бы то ни было, чтобы я успела все вернуть на места.

– Хорошо, – только и сумела вымолвить я, на ватных ногах выходя в коридор.

В больнице было излишне тихо, в поле моего зрения не было ни одного человека – видно, для врачей обед воистину святое дело. Приняв вид невинного человека, смирно чего-то ждущего, я стояла у двери, готовая чуть ли не кричать Кэтрин «караул» в любую секунду. Из кабинета было мало что слышно, но это не успокаивало – попадись мы на горячем, объяснить наши действия, чтобы не выглядеть как минимум подозрительно, будет затруднительно.

– Привет, – услышала я, почувствовав колкий страх.

Низкий тембр Алекса я узнала сразу, поэтому, повернувшись, как в замедленной съемке, с глупым лицом сказала в ответ:

– Привет, – после чего нервно хихикнула.

Он стоял передо мной в белой флисовой толстовке и синих джинсах – конец лета в Эмброузе все равно что середина осени. Он походил на краша, на самого настоящего краша, которого в нашем маленьком городке я не видела ни до, ни после.

– А я смотрю, знакомая милашка стоит… Что ты здесь делаешь?

– Ммм, – протянула я, пытаясь сосредоточиться на ответе, а не на том, как меня назвал Алекс, – пришла забрать справку, вот… жду Кэтрин… а ты что здесь делаешь? – Я была готова пытать его вопросами, лишь бы он меньше задавал свои.

– О, я привел нашу принцессу на обследование.

– Лили заболела? – я старалась выглядеть как можно менее ревнивой, но, кажется, мои стиснутые зубы говорили сами за себя.

– А при чем тут Лили? – округлил глаза Алекс в самом что ни есть искреннем удивлении.

В эту же секунду к нам подошел Дэвид.

– Элисон, привет, – и пару раз пшикнул себе ингалятором в рот.

Мысленно чертыхнувшись, я спросила:

– Дэвид, ты в порядке?

Выглядел он, мягко говоря, не очень – и без того худой и бледный, сейчас Дэвид походил на тень человека – с синими, даже фиолетовыми кругами под глазами, бусинками пота на лбу и потрескавшимся губами, ему, казалось, даже стоять было сложно.

– Лучше, чем вчера, – как-то робко пожал он плечами и попытался объяснить: – Астма замучила. Такое бывает, от нервов становится хуже. Вот и сейчас пришлось обратиться к врачу, но его предположения касаемо моего здоровья достаточно обнадеживающие.

Я всегда замечала, что Дэвид не отличался отменным здоровьем, но сейчас, глядя на него, в недоумении хмурила брови:

– Как же ты занимаешься руфингом, с твоими… недомоганиями?

– О, именно руфинг меня и спасает. Я раньше страдал от панических атак, а от этого один из приступов астмы мог закончиться летальным исходом. Руфинг стал моим самым действенным лекарством, и я его выписал себе сам, – тут его губы растянулись в теплой улыбке, а глаза увлажнились и заискрились. Он говорил вполголоса, глядя куда-то мимо меня. – Когда ты взбираешься на вершину, твое сердце бьется от предвкушения адреналина в крови, и кажется, что ты со всем миром один на один… и этот пик величия высоты, где только ты сам и небо, что как будто стало ближе…