– Ты кормить меня будешь сегодня? – вырывает из оцепенения Артём, вопреки всему предыдущему, внезапно насмешливым беззаботным тоном. – Или голодом решила заморить, чтобы больше не приставал?

Даже отстраняется от меня на полшага, позволяя свободно завершить приготовление блюда. Словно и не говорит минуту назад о том, что хочет всё вернуть назад. Или я всё воспринимаю чересчур субъективно, а он на самом деле говорит о чём-то менее значимом.

Чёрт! Как же сложно! И совсем не так просто, как считает Рупасов! Или это и правда только для меня всё выглядит таким образом?

– Я не настолько жестока, чтобы быть виновной ещё и в этом, – прищуриваюсь в напускном презрении, оборачиваясь к нему. – Но, если ты не перестанешь меня отвлекать, уверена, суд присяжных будет на моей стороне, – добавляю со смехом, складывая приправленную сёмгу на раскалённую сковороду.

Последующие несколько минут проходят в абсолютной тишине. Мужчина усаживается в одно из кресел у обеденного стола, ожидая завершения процесса готовки. Я же старательно концентрируюсь на уборке того бардака, который успеваю развести, пока рыба готовится. Здесь думать не надо. Движения – машинальные, выверенные, привычные. Пусть и отчасти, но они отвлекают меня от мрачных мыслей. На короткие мгновения начинает казаться, будто всё происходящее совсем не столь тягостно, как думается поначалу. Вот только внимательный изучающий взгляд синих глаз, так и не сходящий с меня всё это время, не позволяет обманываться долго. Уж слишком тяжёлый этот взор для той беззаботности, которую стойко изображает Артём, храня молчание.

И наш кофе снова остывает.

Глава 10

– Не будь врединой! – угрожающе щурится мужчина, протягивая вилку с наколотым на неё кусочком сёмги. – Съешь хотя бы кусочек. А то я подумаю, что ты меня отравить решила, – выдерживает небольшую паузу, коварно придвигаясь ближе, и добавляет притворно ласково: – Жень, ну поешь вместе со мной, а?

На его лице расплывается лукавая улыбка, наводя на мысль, что Рупасов беспокоится далеко не о том, чтобы заставить меня поесть, от чего я наотрез отказываюсь сразу после того, как накрываю на стол.

– Не хочу, – демонстративно отворачиваюсь в сторону.

Отодвигаюсь, как можно дальше назад, но недостаточно, чтобы расстояние между нами становилось по-настоящему существенным, ведь кресла, в которых мы сидим, придвинуты друг к другу вплотную.

– Откажешь мне ещё раз, и придётся силу применять. Меня-то суд присяжных точно не оправдает в случае твоей голодной смерти, – задумчиво роняет Артём.

Вздыхаю напоказ удручённо в ответ, отрицательно качая головой.

Его настойчивость начинает угнетать…

И очень напоминает мамину опеку.

– Как знаешь, – довольно и с явным предвкушением протягивает мужчина, откладывая столовый прибор в сторону. – Я тебя предупреждал.

Он слегка приподнимается в кресле, чтобы ухватить меня за талию и перетащить к себе. Я только и успеваю охнуть, когда оказываюсь сидящей у него на коленях. Встать и вернуться обратно также не удаётся. Одной рукой Рупасов обхватывает поперёк живота, не позволяя отодвинуться от него, а второй вновь берётся за вилку.

– Даже не думай! – восклицаю в возмущении.

Долго думать не надо, чтобы успеть оценить всю степень подставы грядущего будущего.

– Много думаешь у нас ты. Я не думаю. Делаю, что хочу. И сейчас я хочу покормить свою женщину, – невозмутимо проговаривает он в ответ. – Открой ротик, Жень.

– Размечтался! – хмыкаю, старательно скрывая напрашивающуюся улыбку.

Снова отворачиваюсь, но на этот раз преимущество на стороне Артёма. Он обхватывает пальцами за подбородок, возвращая моё лицо в прежнее положение, а затем берёт кусочек рыбы уже руками, бесцеремонно запихивая сёмгу мне в рот.

– Детский сад какой-то, – ворчу недовольно, вынужденно проглатывая еду.

Рупасов не отвечает, довольно ухмыляясь, а я в который раз пытаюсь отодвинуться и избавиться от чрезмерной близости мужчины.

– Если и дальше будешь так на мне ёрзать, то и правда есть не будем, – словно невзначай отпускает замечание Артём, подбирая с тарелки ещё один кусочек от стейка. – Открывай ротик, Жень.

Замираю, прекратив все свои жалкие попытки освобождения, только сейчас ощутив левым бедром так никуда и не девшиеся последствия возбуждения Рупасова. Внутренний укол совести напоминает о том, сколько раз за последние сутки я оставляю мужчину без разрядки. Послушно открываю рот, принимая новую порцию сёмги из его рук. И очень стараюсь не касаться губами чужих пальцев, пока темнеющий взгляд синих глаз пристально наблюдает за мной.

– А сам? – интересуюсь осторожно, стараясь не думать о том, насколько провокационной выглядит ситуация. – Вроде как голодный из нас двоих здесь был ты, а не я, – добавляю, потянувшись к вилке.

Подаю ему столовый прибор, рассчитывая, что он возьмёт его и прекратит кормить меня руками, но слабая надежда на прекращение двусмысленности между нами не оправдывается.

– Спасибо, – вежливо отзывается Артём.

Через секунду он жуёт поданную мной еду. Но к вилке он так и не прикасается руками. А до меня только сейчас доходит, что теперь мы явно меняемся ролями. И этой мысли вполне достаточно, чтобы воображение тут же принималось рисовать далеко не самые приличные картины. К тому же, продолжающая упираться в моё бедро эрекция также наводит на весьма определённые образы и желания. Вот не об этом думать надо. Но, похоже мой здравый смысл приказывает долго жить ещё на границе города, когда я в него въехала.

По пальцам проходится судорога. Роняю столовый прибор.

– Чёрт, – бормочу в досаде.

Болезненно морщусь, глядя на испачканную блузу.

– Надо бы застирать, а то так и останется, – отпускает замечание Рупасов.

Моё настроение портится окончательно. Расхаживать в нижнем белье здесь я точно не намерена. Точнее, соблазн слишком велик.

– Пойду, принесу, во что бы переодеться тебе пока, – дополняет Артём.

Он пересаживает меня обратно в соседнее кресло и уходит из кухни. Возвращается довольно скоро. В его руках внушительная коробка. Рупасов ставит её на край стола и открывает, молчаливым жестом призывая меня заглянуть внутрь. Честно говоря, я рассчитываю на какую-нибудь футболку, одна из которых сейчас на нём, поэтому заинтересованно заглядываю внутрь, следуя молчаливому велению. И так и застываю в немом изумлении.

– То есть переодеваться ты уже не хочешь? – с насмешкой проговаривает Артём.

Это и помогает выйти из оцепенения. Пальцы мелко подрагивают, когда тянусь к резной деревянной рамке с фотографией, на которой запечатлён один из самых незабываемых моментов моей жизни. Я и Артём на катере его отца посреди бескрайней морской глади: оба мокрые, с взъерошенными волосами, улыбающиеся во весь рот… обнимающие друг друга так