Интересно, знает об этом механизме Варвара? Почти наверняка. Как-никак, именно она затеяла этот процесс. И если разобраться, вердикт составлен таким образом, что ей остаётся куда более широкое поле для ментальных маневров, — ей остались почти все интимные сцены. И вряд ли это случайно. Значит, процесс он продул ещё основательнее, чем может показаться при поверхностном рассмотрении. Но опять же: как Варваре удалось это прокрутить? Её адвокатесса выглядела ничуть не сильней Аккадского. И ещё непонятней: зачем ей это нужно?

— Да, — медленно произнёс он, — ты верно сказал: всё это очень невесело. Получается, любая мысль о Варваре — опасна. Будем называть вещи своими именами. Но тогда я вообще ничего не понимаю: я ведь и так старался о Варваре не думать — без всякого процесса. Не потому, что это были греховные помыслы, а потому что больно. Это почти как из страха наказания — только не внешнего, а внутреннего, когда тебя не снаружи колошматят, а изнутри жгут. Я даже придумал такой приём: стал думать, что это всё было как бы не со мной. С кем-то другим. Что эту историю я видел в кино или вычитал в книжке. На худой конец, что всё произошло с парнем, которым я когда-то был, но уже не со мной. Поэтому и глупо переживать: надо на всё это смотреть со стороны, как не имеющее ко мне никакого отношения. Неплохо, кстати, действовало. Не сразу, конечно, а со временем, но помогало. Это, конечно, совсем не святоотеческая борьба с помыслами, но уж как получалось. И, знаешь, ведь почти получилось. А теперь всё сначала. Какая-то сомнительная помощь от этого вердикта получается. Что я должен из него вынести? Какие духовные высоты?

Он остановился, так как, во-первых, считал, что исчерпывающе описал ситуацию, а, во-вторых, голос на последних предложениях начал подрагивать — чего Киш никак не ожидал и даже разозлился на себя: это ж надо так опозориться, чтобы впасть в сентиментальную жалость к себе!

Шедевр некоторое время думал над ответом, по-прежнему теребя небогатую бороду.

— Тогда что ж, Киш, — наконец тем же будничным тоном произнёс он, — тогда, как понимаешь, тем более.

— Не понимаю, — признался Киш. — Что «тем более»?

— Ну, не знаю… «Тем более» — оно и есть тем более. Помнишь, как Форд говорил? Автомобиль может быть любого цвета, если этот цвет — чёрный. Так и тут. Ты можешь вспоминать о чём угодно, если воспоминания вызваны покаянием. И неважно, вердикт у тебя или не вердикт.

— Что ты хочешь сказать? — не поверил Киш. — Что запрещённые воспоминания не могут быть отслежены, если они вызывают у меня раскаяние?

— Ну да, — подтвердил Шедевр, — примерно это я и сказал.

— Не может быть!

— Это почему же? — Шедевр искренне удивился.

— Как почему? — Киш даже слегка растерялся. — Это же… невозможно! — он не знал, как точнее выразить свою мысль, и потому ограничился только поверхностной констатацией: — Никогда об этом не слыхал!

Игорёк жизнерадостно рассмеялся:

— Волшебный аргумент, Киш! Неубиваемый! Только знаешь, если пользоваться им слишком часто и не делать добрых дел, он утратит свою магическую силу…

— Ты хочешь сказать, — не замечая подтрунивания, продолжал сомневаться Киш, — что я могу обойти предписания суда? Как это возможно? Я имею в виду — на технологическом уровне? Как раскаяние может сделать картинку невидимой для?..

— Понятия не имею, — легко сознался Шедевр. — Я вообще не понимаю, о чём это ты. «На технологическом уровне» — это что? Технология — это когда ты хорошо делаешь своё дело. Так делаешь, что люди могут твоей работой любоваться. «Техно» с греческого — искусство, мастерство. То, что римляне называли словом «арт». «Логос» — знание. Секреты высшего мастерства то бишь. О каком уровне мастерства или о каких секретах ты сейчас говоришь?

— Наверное, я неправильно выразился, — кашлянул Киш. — Здесь речь идёт не о технологии, а о том, как её можно обойти. Вот есть технология фиксации мысленных образов. На ней построен взаимный ментальный контроль. И ты говоришь, что в определённых случаях она не срабатывает. Вот я и спрашиваю: почему? Как такое возможно?

— Так это ж вопрос к тебе, — развёл руками Игорёк, — ты же у нас учёный! Вот и объясни.

— А почему ты не можешь?

— Потому что не могу, — легко признался Шедевр. — Я никогда над объяснением и не думал — на кой оно мне? Мне и так понятно. Сам объясни.

— Сам? — переспросил Киш и, немного помешкав, согласился: — Ладно, подумаю на досуге.

— Э, нет, — Игорь неожиданно хлопнул его по плечу, — ты сейчас подумай. А я послушаю. Мне интересно, на что ты ещё годишься.

— Сейчас? — Киш смятенно задумался.

По правде говоря, его терзало искушение отложить размышления о раскаянии на потом, но не было уверенности, что в этом важном вопросе он может полностью положиться на себя. Шедевр открыл для него новую дверь для поиска, и, стало быть, проверять результаты размышлений нужно с ним. С другой стороны: почему бы и нет? То, что сообщил Шедевр, было неожиданно, да. Но ведь сам Киш над этой темой никогда не задумывался — во всяком случае, под таким углом, хотя его никак нельзя назвать в ней полным профаном. Если бы ему поступил такой заказ, он наверняка бы согласился и что-нибудь раскопал бы на эту тему. Доказать, почему возможно то, что ты считал невозможным, в принципе хорошая задача для ума, а именно это ещё и имеет для него очень практическое значение. Экзистенциальнее некуда.

Он прикрыл глаза и откинулся к стенке. Мысли тут же свернули в сторону и устремились к Варваре: что если он как-то её обидел и сам этого не заметил, а теперь она его подталкивает к раскаянью? Если обидел, то это должна быть чудовищная обида, раз Варя ни разу о ней не упомянула, и только спустя долгие месяцы решала о ней напомнить. С другой стороны, как он мог её чудовищно обидеть и сам этого не заметить? А вдруг — мог? Предположение фантастическое, но оно позволяет оценить минувший процесс в новом свете — поискать новые смысловые акценты. И да, технология — тут, по-видимому, надо идти от…

Так он просидел минуть десять, а может, и все пятнадцать.

— Ты не уснул? — в голосе Игоря слышалась добродушная усмешка.

— Знаешь, — задумчиво произнёс Киш, открывая глаза, — тут многое зависит от точки зрения. Например, если ты помог мне, а потом я помог тебе, то кто-то снаружи может назвать это технологией взаимопомощи, но мы-то изнутри знаем, что это просто дружба. Я раньше об этом как-то не задумывался.

— Верно, — согласился Игорёк. — Я тоже не задумывался.

— Это, конечно, никакое не объяснение, — продолжал Киш. — Или, по крайней мере, ещё не объяснение. Но мысль сама по себе интересная: она даёт ощущение верно выбранного направления.

Киш почувствовал что-то вроде азарта, который возникает от предчувствия удачной раскопки, и в предвкушении потёр ладони.

— А объяснение может быть такое, — заговорил он почти деловито, вскакивая с кушетки и подталкивая к ней Шедевра, отправляя его на место слушателей. — Логично предположить, что мысленный образ тем проще и чётче фиксируется, чем ярче он возникает в голове, так? А ярким он бывает, когда произвёл сильное впечатление, или же обладает для думающего притягательностью, как, например, мечтания или приятные воспоминания, — когда его хочется получше разглядеть и заново пережить. Но есть неприятные мысли — например, о смерти или о том, что доставляло боль, или о постыдном поступке. Их хочется поскорей прогнать, начать думать о чём-то приятном. Из них совсем не хочется делать в воображении яркую картинку, и такие воспоминания в принципе должны фиксироваться намного хуже, чем приятные. Поэтому воспоминания, вызванные раскаянием, для технологии должны быть проблемными по определению. С другой стороны, технология никогда не рассчитана на то, чтобы объять необъятное. Она нацелена на то, чтобы гарантированно получить определённый результат и ничего более. Её задача — не допустить брак на конвейере. Избежать провалов, а не достичь вершин.